Читаем Гул проводов (СИ) полностью

И мне становилось всё хуже, моё горло раздирало болью, больно было глотать, говорить, даже дышать. Голова трещала, казалось, она сейчас взорвется, как арбуз. Но я стойко держалась и старалась не подавать виду, чтобы меня не упекли в инфекционку.

Как-то ночью мы затеяли с Клэр шалость: пробраться в инфекционку к Блейну. Сказано — сделано.

Темные, мрачные коридоры, обшарпанные стены. Запах медикаментов и тела. И каких-то духов. Кое-где-то ли коричневые, то ли ярко-красные пятна, происхождение которых я не горю желанием узнать. Вверху, гораздо выше человеческого роста, накаляканы мелкие рисунки. На дверях стертые надписи, указывающие номер палаты.

— Мы ведь не знаем, какой номер палаты, — шепнула я.

Клэр не ответила, только продолжила идти. Наконец, предпоследняя дверь, самая грязная и обшарпанная. Клэр без проблем её открыла и мы вошли внутрь.

Нас обдало затхлым запахом сырости и плесени. Из мебели была только кровать и тумбочка, на которой были лекарства и одноразовые окровавленные шприцы. На потолке были несколько надписей на незнакомом мне языке. А на подоконнике сидел сам Блейн. Его лицо было повернуто в сторону темной улицы. Когда он повернулся, я удивилась его бледной коже и впалым глазам.

— Ворожея? Кошка? Не ожидал от вас такой глупости. Мне нравится, — он прервал реплику лающим кашлем. На платке, который он сжимал в бледных пальцах, показалось пятно крови.

— Вечность! — Клэр подбежала к нему и легким движением стащила с подоконника.

—  Что скажешь? — он повернулся ко мне.

— Тут… — я прислушалась к своим ощущениям, — Стены давят на меня. А тьма осязаема. Как будто я в пасти чудища.

— Тут умерла одна девочка. Она была седа, как Лунь, потому что ей было много лет, очень много лет. Старый, старый ребенок.

— А это она написала?

— Нет. Предыдущие жильцы.

— Интересно, как.

— А кто их знает? — рассмеялся он, — Ты потихоньку отдаляешься от нашего мира. В смысле, ты больше не Иная.

— Нельзя перестать быть Иной, — вмешалась Клэр.

— Можно стать почти не Иной. Если Халаты постараются. Или Знающие. Тогда Грань отвергнет Иного. Но и Та Сторона не желает принимать его. Тогда он становится чем-то средним, недостающим звеном. Он может жить, как нормальный, думать, как нормальный, но он не будет нормальным. Рано или поздно остатки сути Иного дадут о себе знать.

— Рецидив…

— Ну. Да. Ненавижу, когда ты говоришь, как Халат. Тебе не идёт.

Клэр достала из-под шляпы подвеску, от которой шел не слишком-то приятный аромат, и вручила её Блейну. Тот кивнул и спрятал её под матрас. Потом Клэр сказала мне вернуться в свою палату. Сказала, что я могу не бояться, что меня заметят, она сделала так, чтобы нас вообще никто не заметил. Я послушалась, вернулась к себе и легла в постель. На утро мне казалось, что поход в инфекционку мне приснился.

А потом меня навестила Леа. Она была с короткой стрижкой и в черной шляпе. В её светлых волосах блестели снежинки, щеки раскраснелись от быстрого шага и холода. От неё пахло дорогими духами.

— В том городе так хорошо! Я познакомилась с новыми друзьями. Мы гуляем в центре, и каждый раз я поражаюсь, как тот город красив. Не то, что наш. Если я так удивляюсь некрупному городку, каков мой шок будет в Нью Йорке?

— Не знаю.

— А ещё меня приглашают на вечеринки. На вечеринки, Сандра! Ты что, не рада за меня?

— Рада.

— Н-да, это видно. В общем, у парня подруги есть коттедж. Там и бассейн есть, и джакузи! Он очень богатый. Он пригласил нас во французский ресторан. Хотя мне не понравилось.

— У Тома тоже есть бассейн и джакузи.

— Но он не сможет пригласить нас во французский ресторан, потому что у нас нет никакого французского ресторана! В общем, продолжаю. Я поступила в колледж своей мечты. Он такой большой! А ещё у нас прикольная практика. И преподы хорошие, добрые. У нас столько техники! И вечеринки прикольные. Скоро я поеду на стажировку.

— Круто.

— Жду не дождусь получить работу своей мечты! У меня столько планов! Я ещё сходила по магазинам и накупила кучу пестрой одежды. Могу тебе парочку подарить, если хочешь. Шмотки-то дизайнерские! А ещё я сходила по салонам! И спа! Видишь, прическу поменяла? Тебе нравится?

— Да.

— В общем, когда там у тебя днюха?

Пиииииип. Мы теряем её.

— В феврале.

— Я тебе столько всякой фигни надарю! Будешь как модная столичная сучка, а не провинциальная дешевка!

Я тебя сейчас ударю.

— Да не обижайся! Ты ведь реально безвкусно одеваешься! Особенно сейчас.

Идиотка, я в психушке лежу, как я, по-твоему, должна одеваться?!

— Ой, извини, я тебя обидела? А нечего было меня в черный список добавлять! Сама виновата!

— Извини.

— Ладно, и ты меня извини, я погорячилась! Просто устала после долгой дороги. Ужасно устала! И с матерью поссорилась.

Мы ещё немного поговорили и она ушла, виляя задницей. А я с горечью смотрела ей в след и мне хотелось зареветь и забиться под стол. Я потеряла её. Мы не поссорились, она не умерла, мы прекрасно ладим. Но я её потеряла. У неё другая жизнь. А я осталась наедине с воспоминаниями. Снова фонарик улетел в небо.

— Кстати! — она обернулась, — Че за терки у вас с Томом?

Я не нашлась с ответом.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Генерал в своем лабиринте
Генерал в своем лабиринте

Симон Боливар. Освободитель, величайший из героев войны за независимость, человек-легенда. Властитель, добровольно отказавшийся от власти. Совсем недавно он командовал армиями и повелевал народами и вдруг – отставка… Последние месяцы жизни Боливара – период, о котором историкам почти ничего не известно.Однако под пером величайшего мастера магического реализма легенда превращается в истину, а истина – в миф.Факты – лишь обрамление для истинного сюжета книги.А вполне реальное «последнее путешествие» престарелого Боливара по реке становится странствием из мира живых в мир послесмертный, – странствием по дороге воспоминаний, где генералу предстоит в последний раз свести счеты со всеми, кого он любил или ненавидел в этой жизни…

Габриэль Гарсия Маркес

Проза / Магический реализм / Проза прочее
Том 1. Шатуны. Южинский цикл. Рассказы 60–70-х годов
Том 1. Шатуны. Южинский цикл. Рассказы 60–70-х годов

Юрий Мамлеев — родоначальник жанра метафизического реализма, основатель литературно-философской школы. Сверхзадача метафизика — раскрытие внутренних бездн, которые таятся в душе человека. Самое афористичное определение прозы Мамлеева — Литература конца света.Жизнь довольно кошмарна: она коротка… Настоящая литература обладает эффектом катарсиса, который безусловен в прозе Юрия Мамлеева; ее исход — таинственное очищение, даже если жизнь описана в ней как грязь. Главная цель писателя — сохранить или разбудить духовное начало в человеке, осознав существование великой метафизической тайны Бытия.В 1-й том Собрания сочинений вошли знаменитый роман «Шатуны», не менее знаменитый «Южинский цикл» и нашумевшие рассказы 60–70-х годов.

Юрий Витальевич Мамлеев

Магический реализм