Гулящая

— Мы же с тобой старые друзья… вместе учились. Слышишь, Наталья… вместе учились. Он был только на старшем курсе… Отчего ж ты не пошел в попы? Эх, ты! Неуютное, братец, наше житье, но все же лучше, чем так слоняться. Жена, дети. Постой, соврал… детей нет и уж не будет… а жена? — Он хотел еще что-то сказать, но только мотнул головой и спросил Довбню: — Водку, братец, пьешь?

— Кто ж от такого добра отказывается?

— Эй, жена! Дай нам водки, закуски, всего давай! Что есть в печи, все на стол мечи! А я с вами не поздоровался, — вдруг спохватился он. — Простите! — И, бросившись к Проценко, обнял его.

— И это добрый человек, — сказал он, обращаясь к Довбне. — Хорошие теперь люди пошли, все как есть! А отчего ж его моя жена любит? Этого бородатого? Вишь, какой он… Дай в бороду поцелую… А ты, жена, гляди, как-нибудь наши бороды не перепутай… еще, чего доброго, в него вцепишься руками.

— Что ты мелешь? — укоризненно сказала Наталья Николаевна. — Напился, а теперь несет Бог знает что.

— Правда… напился… Нельзя было… кум… Постой, кто же кумом-то был?… Никак не вспомню… Вот это пивка… всех перепил. Не сердись же на меня, женушка, дай свою белую рученьку, приложи к моему горячему сердцу… Дай поцелую твои глазоньки ясные… как это в песне поется… как соленый огурчик.

Попадья торопливо отшатнулась — от него нестерпимо несло винным перегаром.

— Ты б хоть чужих людей постыдился.

— Какие это чужие? Они, брат, свои… А хоть бы и чужие… Кто ж ты у меня? Ты ж у меня первая и последняя! Не сердись, дай нам водочки… — и он сделал такую уморительную гримасу, что все от души захохотали.

Отец Николай смеялся со всеми и, подпрыгивая на одной ноге, выкрикивал: «Водочки, водочки!»

— Где ж ее взять? — наконец сказала Наталья Николаевна. — Ты же знаешь, что дома нет. А послать… кого ж я пошлю?

— А Педору?

— Она мне уж и так нагрубила; я ей слово, а она мне десять.

— О, черт бы ее побрал! Педора! — крикнул поп, опускаясь на диван.

Прошло несколько минут, пока в комнату вошла растрепанная и заспанная Педора.

— Ты моя слуга? — спросил поп.

Педора молча сопела.

— Слуга, — спрашиваю? — крикнул поп.

— Говорите уж, что нужно, — почесываясь, сказала Педора.

— Вот что: если ты барыни не будешь слушаться, то я… тебе!

— За водкой, что ли, идти? — зевая, спросила Педора.

— А-а, догадлива, чертовка! — усмехнувшись, сказал отец Николай. — Ну, скажи мне, как ты догадалась?

— Лавочник сказал, что без денег больше не даст, — отрезала Педора.

— Черт с ним! Нехристь! Я тебя спрашиваю, как ты догадалась, что водка нужна?

— Так у вас же гости. Может, кто и выпить хочет.

— А ты хочешь?

Педора усмехнулась, вытирая нос.

— И я выпью, если дадите.

— Молодец! — похвалил ее отец Николай и начал рыться в кармане. — На тебе полтинник. Слышишь? Целый полтинник… Скажи шинкарю, чтобы полную кварту налил, да хорошей! Только не из нашей посуды, а у шинкаря чарку возьми… и только одну чарку выпей. Слышишь?

— Вот так у нас всегда, — жаловалась тем временем попадья Довбне. — Как видите… Нет того, чтобы сделать прислуге выговор, все отшучивается. Так он и портит прислугу, и они не слушаются.

— Тебя слушаться, так надо на части разорваться, — огрызнулся отец Николай. — У тебя сразу десять дел: подай, Педора, это, на тебе то, беги за тем и не забудь о том!.. Нет, какая ты хозяйка!

— О, зато ты мудрый хозяин!.. Слоняться по чужим домам да есть, что дадут, — запальчиво произнесла Наталья Николаевна.

— У нас служба такая, — ответил отец Николай. — Мы, и слоняясь по чужим, не пропадем, а ты дома с голоду околеешь.

— С таким хозяином… — сердито сказала попадья.

Отец Николай махнул рукой.

— Не слушай ее, — обратился он к Довбне. — Женщины, брат, и черта проведут! — сказал он шепотом, но так, что все слышали.

Наталья Николаевна укоризненно посмотрела на мужа, поджала губы и молча опустилась на стул. Ее щеки пылали от гнева, глаза нахмурились.

Отец Николай потирал ладонями колени и беспричинно хихикал.

— Как придурковатый, — сквозь зубы процедила попадья.

— Вы сердитесь? — подойдя к ней, спросил Проценко.

Она молча взглянула на него. Нижняя губа ее дрожала… Довбня мрачно глядел на все это, а поп хихикал. Наступила гнетущая тишина, как перед бурей.

Быть может, и в самом деле разразилась бы буря, но в это время пришла Педора. В полушубке, накинутом на плечи, закутавшись так, что из-под платка только торчал нос, она ввалилась в комнату, грохоча своими огромными башмаками; подойдя к столу, она вынула из-под полы бутыль с водкой и, встряхнув ее, сказала:

— Самый смак!

Проценко засмеялся.

— Чего смеешься? — сказала Педора.

— Молодец ты у меня, молодец! — сказал поп. — Тащи только скорее чарку и чего-нибудь закусить.

Педора кашлянула, вытерла нос и молча ушла.

Вскоре она вернулась, неся в одной руке чарку, а в другой тарелки с жареной рыбой, солеными огурцами и хлебом. Отец Николай оживился, но, взглянув на жену, которая сидела надувшись как сыч, сел за стол и, обведя всех глазами, снова захихикал.

— Как здоровье вашей кумы? — спросила Наталья Николаевна у Проценко. — Я никак не соберусь к ней!

— Да потому, что вы долго собираетесь.