Гулящая

Увидев на следующий день Колесника, Христя не узнала его. Он слонялся по комнате мрачный, еле передвигая ноги, лицо у него пожелтело, осунулось.

- Папенька! Что с тобой? - воскликнула она.

Он остановился и в упор на нее поглядел. Так смотрит пылающими глазами безумец. У Христи бешено забилось сердце.

- Ты болен, болен? - спрашивала она у него.

- Болен...- Всю ночь не спал. Не буди меня,- сказал он, уходя к себе и закрывая дверь.

- Что с ним такое? Не дай бог...- и Христя не договорила. Холод пронизал ее. Куда она тогда денется, что ей тогда делать? Не успела она немного успокоиться, прийти в себя - и опять гулять без просыпу, опять таскаться по свету. Ей вспомнились слова пьяненькой Оришки: "А ты не смейся. Тебя большое горе ждет..." Неужели это были пророческие слова?

Христя и чая не пила, слоняясь из комнаты в комнату и не зная, что предпринять. "А может, заснет, отоспится",- утешала она себя надеждой. На цыпочках подкралась она к его комнате, осторожно нажала на ручку двери. Тихо стукнула щеколда, тихо скрипнула створка двери, и засветилась узенькая щелка. Христя, затаив дыхание, приникла к этой щелке. Колесник лежал на спине, сложив на груди руки. Так складывают их покойникам. Лицо бледное, синеватое, глаза закрыты. "Неужели?" - подумала Христя и в одно мгновение очутилась около него. Колесник шевельнулся, застонал, голова его склонилась набок. Христя отошла в сторону, чтобы ее не было видно, если он вдруг откроет глаза. Долго стояла она, глядя на его небритое, поросшее седой щетиной лицо; еще совсем недавно оно у него было гладкое, круглое, а теперь вытянулось, морщины избороздили его. "Ах, какой он сразу стал старый... Старый, а все-таки хороший человек",- подумала она и тихо выскользнула из комнаты.

Весь день Христю не покидали тяжелые мысли, предчувствие беды угнетало ее, не давало покоя. Господи! Неужели? Не успела наладиться жизнь, не успело улыбнуться счастье, как уже оно бежит от тебя, опять остаешься ты одинокой среди посторонних людей, среди чужих.

Колесник проснулся только вечером. Сон хоть и подкрепил его, но не вернул ему покоя; на лице остались следы тяжких дум, пережитых страданий.

- Напугал ты меня,- с нежностью сказала Христя, подавая ему чай.

Он только почесал в затылке и ничего не ответил.

- Тебе все еще худо. Может, доктора позвать?

- Доктора? Поможет тут доктор! Не поможет бабке кадило, коли бабку скрутило,- ответил он, пристально глядя на нее и болезненно улыбаясь.

- Тебе не до смеху, а ты смеешься,- со слезами сказала она и понурилась.

Вне себя он сжал руками голову.

- Боже! Хоть ты не мучь меня! - крикнул он и, убежав в свою комнату, затворил за собой дверь.

И снова всю ночь слышны были его тяжелые шаги. Бледный утренний свет застал его, мрачного, унылого, еще на ногах. "Одно остается,- сказал он, подходя к постели и глядя на подушки,- сойти с ума. Если это не поможет, то больше уж ничто не может помочь!" - прибавил он, махнув рукой, и лег на постель, закрыв голову подушкой.

С каждым днем поведение Колесника становилось все более странным. День он спит, ночь расхаживает по комнате, часто сам с собой разговаривает. "Ну-ка, погадай, Кость, вывезет ли и на этот раз кривая? - спрашивал он сам себя.- Вывезет! Не вывезет! Вывезет! Не вывезет!" - приговаривал он, раскрывая то один, то другой кулак и со страхом поглядывая на свои руки. Потом умолкнет, задумается. "Хоть бы одна родная душа была около тебя!" воскликнет он и, унылый, угрюмый, начнет шагать из угла в угол, слоняться по комнате.

Так проходили дни за днями. Колесник совершенно не выходил из дому. Никуда не выходила и Христя. Ей хотелось проведать Довбню, но как оставить старика одного?

А тем временем приближался съезд. По городу ходили слухи, что этот съезд должен быть очень любопытным, что довольно уж верить на слово выборным членам, пора хоть разок хорошенько присмотреться, что же они сделали и целы ли доверенные кое-кому денежки. Одни с сокрушением прямо говорили о воровстве и жалели, что казна доверила обществу денежную часть. Не следовало этого делать. Земство земством. Пусть оно себе распоряжается, а деньгами лучше бы ведать казне. Другие от земства не видели никакой пользы. "Еще одна грабиловка,- говорили они,- а для правительства обуза. Пусти коню поводья, он и удила закусил. Попомните наше слово: худо будет с этим земством!" Третьи жаловались, что в земство наперло мужичья, будто оно, это мужичье, на что-нибудь годится. Потому и мошенничают и разворовывают общественные деньги. "Пусти, говорят, свинью за стол, она и ноги на стол".

Много было в городе толков и пересудов, но Колесник, сидя дома, ничего этого не слыхал. Как-то из управы прислали узнать, приехал ли он. Он обругал и выгнал сторожа. В другой раз прислали бумагу: давай отчет съезду. Колесник еще больше задумался. Потом стал что-то писать. Напишет - порвет и снова начинает писать. И снова рвет и снова пишет. С неделю писал он, а потом махнул на все рукой и повеселел. Христя видела, что это напускная веселость, но молчала. Да и что ей было сказать!