Гулливер у арийцев

— Я впервые услышал о радиостанции десять минут тому

назад от господина Мори.

210

Я ловлю укоризненный взгляд толстяка. Нет, дорогой

мой, без дураков; в таких случаях нельзя без нужды врать.

— Что вам было раньше известно о личности Рудольфа

Урбиса?

— Только то, что я слышал от него и господина Мори.

— Где вы впервые встретились с Мюллером и Эдитой

Карлебах?

— С Мюллером я по-настоящему не встречался, мельком

видел его у машины, когда они приехали, и второй раз из-

далека на лужайке. Что касается фрейлен Карлебах, то я

познакомился с нею здесь и, откровенно говоря, по ее ини-

циативе.

— Она же просила вас познакомить ее с Урбисом?

— Нет, я это сделал по своей инициативе, так как Урбис

подошел ко мне.

— Что дало вам основание говорить господину Мори о

ревности Мюллера и испытываемой вами тревоге?

— Раз, когда во время прогулки я взял ее под руку, она

очень серьезно сказала мне: «Берегитесь, чтобы мой жених

вас не убил, он более ревнив, чем мавр, иногда мне кажет-

ся, что он ненормальный, я только в его отсутствии сво-

бодно дышу».

— Почему во время прогулки вы отстали от Урбиса и

Эдиты Карлебах?

— Я почувствовал сильное сердцебиение, просил их за-

медлить шаг, но они, не особенно дорожа, видно, моим об-

ществом, пошли вперед.

— Каким образом вы попали в Штеховицы и в отель «За-

горжи»?

— Когда я лечился в Мариенбаде, я познакомился с од-

ним пожилым господином, больным тою же болезнью, что

и я; он-то и посоветовал мне провести две недели здесь.

— Это, вероятно, был господин Лерман, он у меня жил, —

заявляет Мори.

Я равнодушно говорю, что не помню фамилии.

— Вы долго пробудете здесь, господин Крюгер?

— Нет, я решил сегодня уехать в Прагу посоветоваться с

хорошим специалистом, — я себя очень плохо чувствую.

211

— Вам придется дать подписку о невыезде в течение двух

недель из пределов Чехословацкой республики.

— Меня это вполне устраивает, — я и так рассчитываю

пробыть в Праге около месяца.

Вечером я вновь сижу в вагоне. Я несказанно рад, что вся

эта история благополучно окончилась. Мне чертовски на-

доело изображать из себя добродетельного дядюшку и хо-

дить с грацией старого подагрика. Я не чувствую никакого

сожаления к Урбису. Во-первых, он оказался круглым ду-

раком, во-вторых, не принадлежал к людям симпатичного

мне жанра.

Я доволен собой. Пусть Пауль работает кулаком и револь-

вером, он ни на что другое не способен. Ты же, Штеффен,

как культурный и тонкий человек, делаешь только чистую

работу.

Хорошо, впрочем, что эта история произошла в провин-

циальной дыре, которую я напрасно проклинал, иначе на-

летели бы фоторепортеры, и ваша физиономия, господин

Крюгер, облетела бы газеты. Это было бы более чем не-

приятно,— это была бы катастрофа.

У меня начинает портиться настроение. Хорошо, что пока

все сошло благополучно, а если бы я влопался в историю?

Мои друзья поспешили бы забыть меня.

Ты, Штеффен, сидишь на очень норовистой лошадке, как

бы не очутиться в канаве со сломанным позвоночником!

Нужно подготовить позиции для отступления.

Я вспоминаю о похожей на ворону даме из Бразилии.

Надо будет разыскать ее в Париже, — надеюсь, она еще не

уехала. Далее, не забыть навести справку о ее имуществен-

ном цензе. В крайнем случае, придется жениться на стару-

хе и стать примерным семьянином. Конечно, не надолго.

У меня слипаются глаза, и я засыпаю...

10

вновь в Париже. Моя чехословацкая экспедиция за-

кончилась. Нужно восстановить контакт с приятеля-

ß ми-эмигрантами.

— Что-то вас давно не было видно, уезжали?

— Какое там, я отлеживался, вожусь с сердцем. Только

сегодня опять принял вертикальное положение.

— Да, у вас действительно лицо совсем зеленое, не за-

пускайте болезни. Кстати, вас разыскивал Людвиг Арнольд,

он остановился в своем излюбленном пансионе.

Вечером я в кабинете у Форста.

— Ну что, Браун, все в порядке?

— Да, погода недурна, чувствую я себя тоже прилично.

— Бросьте паясничать, я говорю о деле.

— Ах, так, но ведь вам, вероятно, уже все сообщили, гос-

подин Форст. Вы меня недавно упрекали в любопытстве, я

не хочу, чтобы вы теперь инкриминировали мне болтли-

вость.

Я невинно поглядываю на своего собеседника, эту помесь

змеи с крысой. Он злобно сжимает губы. Урок ему явно не

нравится.

— Что мы делаем дальше, Браун?

— Я, видите ли, не поклонник далеко идущих планов,

они суживают человека и лишают его полета мысли. Кое-

что мы все же можем уже теперь зафиксировать: в первую

очередь вы даете мне, а я беру, пять плюс пять тысяч фран-

ков. Вас удивляет этот несколько странный счет? Могу по-

яснить: пять тысяч мне, столько же, скажем, на организа-

ционные расходы но обработке Малыша. Затем я еду в

Лондон, опять-таки для некоторых организационных меро-

приятий.

— А потом?

— Потом я возвращаюсь в Париж и десять дней отды-

хаю и развлекаюсь. Вы удовлетворены, господин Форст?

213

Он беззвучно шевелит губами, но я ясно читаю на них

бессмертный афоризм Гетца фон Берлихенгена.

Нельзя, однако, перегибать палку, я здорово наступил

Форсту на мозоль, теперь нужно его погладить по шер-

сти, — политика кнута и пряника в миниатюре.

— А я о вас помнил, дорогой Форст, и разыскал кое-что

интересное для вас лично.