Гуманитарное вторжение. Глобальное развитие в Афганистане времен холодной войны

И все же это возвращение европейцев в Европу привело к довольно мрачным последствиям. Родившиеся из солидарности с повстанцами Биафры и Вьетнама такие движения, как «Врачи без границ» и Шведский комитет по Афганистану, в свое время заставили европейцев обратить внимание на происходящее на глобальном Юге, который раньше всегда заслоняли (если не полностью скрывали) постколониальные метрополии. Согласно одному из опросов общественного мнения, проведенному летом 1968 года, граждане Франции считали кризис в Биафре самой важной из мировых проблем[1189]. Однако к середине 1980‐х годов «Врачи без границ» начали открыто выступать против третьего мира как идеологического проекта. Если смотреть на вещи более прозаично, то амбиции националистов наращивали обороты по мере того, как экономика разваливалась, гастарбайтеры не возвращались домой, а число желающих получить политическое убежище увеличилось в тридцать раз[1190]. Через двадцать лет после того, как бойня в Биафре приковала к себе французское общественное мнение, внимание переместилось на споры о допустимости никабов в государственных школах. Правда, «Европа» как идея, альтернативная социализму или деколонизации, не обязательно двигалась в направлении ксенофобии. Но тот факт, что и советские, и европейские элиты так быстро разочаровались в «концепции свободы, выраженной в суверенитете черного государства», именно в то время, когда ООН отвергла идею легитимации новых транснациональных формирований, имел тяжелые последствия для Афганистана[1191].

ШОК ТРАНСНАЦИОНАЛЬНОГО

После подписания Женевских соглашений в апреле 1988 года Генеральный секретарь ООН Хавьер Перес де Куэльяр назначил принца Садруддина Ага-хана, бывшего Верховного комиссара ООН по делам беженцев, специальным координатором программ ООН по оказанию гуманитарной и экономической помощи Афганистану (UNOCA)[1192]. Пользующийся всеобщим уважением элегантный принц Садруддин начал сбор средств, иногда обращаясь к неожиданным источникам. В октябре 1988 года на конференции доноров для «Операции Салам» — комплекса проектов экономического развития, координируемых UNOCA, — Москва пообещала выделить 600 миллионов долларов, в основном «в виде товаров»[1193]. Это означало заметный прогресс. Сами товары, которые Москва доставляла в Афганистан, остались прежними, но изменились их институциональные траектории. Связи между государствами сохранялись, но теперь они плавали в густом транснациональном эфире, воплощаемом НПО, ООН и масштабами, отличными от государственных.

При этом, как объяснили бывшие сотрудники ШКА, взаимодействие между UNOCA и уже работающими в Афганистане НПО было сложным. Глава миссии «Врачей без границ» Жюльетт Фурно вспоминала, как «множество НПО, которые никогда не работали с афганцами, да и в каких-либо лагерях беженцев, наводнили Пешавар»[1194]. Воодушевленные внушительными суммами, не сопоставимыми с теми, какими распоряжались «Врачи без границ», эти НПО ринулись договариваться с моджахедами, как «освоить» миллионы долларов. Тем временем Андерс Фенге из ШКА обиделся на принца Садруддина из‐за пренебрежительного отношения к своей организации и ее солидному опыту. После вывода советских войск UNOCA привлекало к работе в Афганистане почти исключительно женевские НПО, что побудило давно работавшие в регионе организации объединиться в Координационную организацию агентств помощи Афганистану (Agency Coordinating Body for Afghan Relief, ACBAR) — зонтичную ассоциацию гуманитарных групп, имевших реальный опыт работы в Афганистане[1195]. Однако кое-где наблюдалось и обратное соотношение сил: если UNOCA и агентства ООН имели ограниченные возможности для действий на территориях, находившихся под контролем афганских моджахедов — таких, как Панджшер, — то UNOCA сотрудничало также с базировавшимися в Пешаваре НПО для координации деятельности по оказанию помощи, например в контролируемых повстанцами провинциях Кунар и Пактика[1196].