Тем не менее, несмотря на эти небольшие победы, медицинская ситуация в Хазараджате оставалась тяжелой. В регионе на три миллиона жителей был всего один врач: не случайно Хазараджат называли «медицинской пустыней»[639]
. Но в первом отчете миссии «Врачей без границ» вопрос о болезнях населения трактовался расплывчато. Авторы отмечали, что их консультации привели «к определению довольно специфического синдрома: ощущения „все болит“ <перевод выражения „besyār dard“>». Его основные симптомы составляли боль во всем теле и боль в животе, а также ощущение жжения в глазах, уретре или спине[640]. «Отсутствие статистических исследований, — заключалось в докладе, — заставляет нас воздерживаться от окончательных выводов»[641].Неопределенность синдрома «все болит» помогает понять, для чего «Врачи без границ» прибыли в Афганистан. Их миссия резко контрастировала с задачами советских специалистов, желавших превратить здоровые стройные мужские тела в стражей территориального государства. Для коммунистических государств «именно исчезновение тела выражало абсолютную и произвольную природу грубой власти, когда стирался даже физический след отдельных людей или целых народов. Тело является политическим в том смысле, что оно в конечном итоге свидетельствует о власти»[642]
. Гуманитарный подход, напротив, не оставлял следов насилия на телах субъектов, а фиксировал соматические стигматы как маркеры истины. Целью «Врачей без границ» было свидетельствование (И фактические пытки — когда тюремщики со знанием дела причиняют боль человеческому организму, — были идеальной мишенью для такого «соматического» разоблачения. Ясно, что нельзя осудить ураганы или землетрясения за нарушение какого-то священного договора, даже если они уничтожают больше человеческих тел, чем любой Пиночет или Сухарто. В связи с этим стоит обратить внимание на места, где действовали «Врачи без границ». Хазараджат, большой горный хребет, разделяющий Афганистан надвое и населенный этноконфессиональными меньшинствами, входил в число наименее интегрированных в государство регионов. Но для гуманитарных организаций, настроенных на «катастрофичность», такие внутренние пограничные зоны образуют идеальный биотоп. НПО переосмысляли положение дел в таких регионах как «катастрофу» или «чрезвычайную ситуацию», и пренебрежение этими местами со стороны властей автоматически означало, что состояние здоровья жителей там ужасающее, даже в отсутствие гражданской войны. Как отмечал шведский наблюдатель Нильс-Горан Шёблом, французы прекратили отправлять в этот регион специализированных хирургов, поскольку «число серьезных боевых ранений было не столь велико, чтобы требовались специалисты по военно-полевой хирургии». Тем не менее, добавлял он, «медицинские отчеты „Врачей без границ“ ясно указывают на катастрофическую ситуацию в Хазараджате», оправдывающую продолжение гуманитарного присутствия[643]
. Если для централизованных режимов горы, меньшинства и «маргинальные территории» были проблемой, то для работы гуманитарных организаций они же создавали оптимальные условия, поскольку здесь удобнее всего было использовать тонкую грань между катастрофой и бедностью, между медициной и политикой, между телом истины и телом власти.Однако «Врачам без границ» повезло с Советской армией, которая в изобилии оставляла на афганских телах следы насилия. Рано утром 31 октября 1981 года советские боевые вертолеты открыли огонь по больнице «Врачей без границ» в Джагори (кишлак в Хазараджате) и сравняли ее с землей[644]
. В здании больницы не было ни персонала, ни пациентов: за три дня до нападения над больницей кружил гражданский вертолет, и это послужило сигналом к эвакуации. Но атака подтвердила худшие опасения по отношению к СССР, и не в последнюю очередь — со стороны нового социалистического правительства Франции, которое дважды заявляло о своей поддержке «Врачей без границ» осенью и весной 1981–1982 годов[645].