Гурджиев и Успенский

Шквал событий в России между тем нарастал. 8 и 9 марта 1917 года в Петрограде была расстреляна демонстрация. 15 марта от трона отрекся царь Николай II. Началось дезертирство из армии, терпевшей поражения на всех фронтах.

Успенский собрал петербургскую группу и предложил ей эмигрировать за границу, однако реакция большинства ее членов была нерешительной. Многие все еще надеялись на чудо. Вскоре пришла открытка от Гурджиева, сообщавшая, что он находится на пути в Александрополь и намерен пробыть на Кавказе до Пасхи. Из этой открытки было ясно, что Гурджиев едва ли знает о последних событиях в Петрограде. В мае от Гурджиева пришла короткая телеграмма, сообщавшая о его прибытии в Александрополь, и вслед за ней – вторая телеграмма: “Если хотите отдохнуть, приезжайте ко мне”.

Успенский пять дней добирался на поезде до Тифлиса. Россия “без власти” представляла собой любопытное зрелище. Было ощущение, что все держится только на инерции. Поезда еще двигались по расписанию, а на станциях часовые выгоняли из вагонов толпы встревоженных безбилетных людей, бежавших от грозных событий, надвигавшихся с севера. В Тифлисе на платформе проходил митинг: митинговали пьяные дезертиры с Кавказского фронта, судили и расстреливали “преступников”, выносили резолюции. Успенский провел день в Тифлисе, а утром следующего дня он уже был в Александрополе.

Александрополь напомнил Успенскому города Северной Индии и Египта: дома с плоскими крышами, на которых росла трава, на холме – древнее армянское кладбище, в центре города восточный базар с медниками, которые работали тут же на открытом воздухе. Вдали виднелась покрытая снегом вершина Арарата. Гурджиева он застал увлеченным починкой динамо-машины его брата. Успенский познакомился с отцом и матерью Гурджиева. Отец его был крепкий старик лет восьмидесяти в каракулевой шапке и с неизменной трубкой во рту. По-русски он говорил очень плохо. Успенскому редко удавалось поговорить с Гурджиевым, тот был постоянно занят. Зато со своим отцом Гурджиев старался проводить все свое свободное время.

Успенский видел, что Гурджиев чего-то дожидается и сомневается относительно дальнейших действий: первоначально он предполагал вернуться в Петроград и продолжить там работу, потом стал подумывать о поездке в Персию, но по ходу событий изменил свое решение и предложил Успенскому самому поехать на север и как можно быстрее привезти оттуда учеников. “Сделайте остановку в Москве, затем поезжайте в Петербург”, – сказал он Успенскому, – “Скажите всем нашим в Москве и в Петербурге, что я начинаю здесь новую работу. Желающие работать со мной могут приехать. Советую вам долго там не оставаться[436]”.

Успенский съездил в Москву и Петербург, передал своим тамошним знакомым приглашение Гурджиева и менее чем за две недели вернулся на Кавказ. Он привез с собой новые впечатления о разворачивающихся в столицах событиях, о безволии Временного правительства и о цинической безответственности рвущихся к власти большевиков. Вскоре ученики Гурджиева начали съезжаться из Москвы и Петрограда, а к августу 1917 года на Кавказе вокруг Гурджиева собралось, кроме Успенского, двенадцать человек.

Следующий шестинедельный период связан с городом Ессентуки на Северном Кавказе. “Всякий раз, когда мне случается разговаривать с кем-то из бывших там, они с трудом могут поверить, что все пребывание в Ессентуках длилось шесть недель. Даже в шесть лет трудно было бы найти место для всего, связанного с этим временем, – до такой степени оно было заполнено”,[437] – вспоминает Успенский.

Половина людей жили вместе с Гурджиевым на окраине городка, другие приходили к нему в дом рано утром и оставались до глубокой ночи. Спали по четыре часа. Ученики выполняли всю домашнюю работу, остальное время было заполнено беседами и упражнениями. Несколько раз устраивались экскурсии в Кисловодск, Железноводск и Пятигорск. Гурджиев оказался прекрасным поваром, умевшим готовить сотни восточных блюд. Каждый день устраивался обед в стиле какой-либо восточной страны: Персии, Тибета и т. п.

В Ессентуках Гурджиев развернул перед группой план работы в целом. Ученики впервые увидели перед собой широкую панораму “всех методов, всех идей, их звенья, связи, направления”[438]. Гурджиев дал ученикам множество упражнений для управления мышечным напряжением, а также позы, принятые в школах при молитве и созерцании, дал упражнения для расслабления тела и всех его мускулов, начиная с лица, упражнения на ощущение рук, ног, пальцев и т. д. Тогда же впервые Гурджиев познакомил своих учеников с упражнением “Стоп!”, заявив, что без него невозможна никакая серьезная работа, ибо оно одно способно освободить человека от автоматизма движения. Эти упражнения шли в сочетании с опытами поста и безмолвия.