Hassliebe

После аппеля, пытаясь согреться у себя на нарах, дыша на закоченевшие руки, Ида услышала, как загремела дверь барака и кто-то позвал блоковую. Через пару минут блоковая вернулась, закричав на весь барак:

– Девятьсот десят семьдесят семь! – Она шла по узкому проходу между трехэтажными нарами, пытаясь выискать нужного человека. – Девятьсот десят семьдесят семь, живо на выход!

– Ой, Идка, – испуганно прошептала соседка девушки, Анка Яницкая, – тебя ведь зовут…

Ида вздохнула, спуская ноги с нар. Она понимала, что ее сейчас явно ждет не газовая камера – и время уже позднее, да и по одному туда не отправляли, а целыми списками, – значит, тут что-то другое. И она догадывалась, что это другое – в мышиного цвета форме и в звании лагерфюрера – ждет ее.

– Стой, стой, дурочка, – шикнула на ее Анка, потянув за рукав на себя.

– Я вернусь, – улыбнувшись, произнесла Ида, – не боись, вернусь.

– Да знаю я, – шепотом ответила та. – Погоди чуток… – И быстро обхватив ладонями ее лицо, начала растирать ей щеки. Почти сразу же пояснила: – А то ты бледнее смерти…

– Девятьсот десять семьдесят семь! – продолжала грохотать блоковая.

– Спасибо тебе, – все также шепотом поблагодарила девушка ее, убирая чуть теплые руки подруги со своего лица, – спасибо…

Спрыгнув с нар, она вышла в проход, показываясь на глаза искавшей ее блоковой.

– И долго мне еще надрывать горло надо было, а? – закричала та, наградив Иду несколькими пинками. – На выход, живо!

Кутаясь в кофту и полутонкую шаль, пытаясь защититься от ветра и снега, Ида быстро, насколько она могла, перебирала ногами в ботинках, на несколько размеров больше ее, пытаясь поспеть за идущими впереди нее солдатами. Она уже поняла, куда ее ведут, ведь в подсознании отложился этот путь еще с прошлого раза. Но уже возле комендатуры путь немного изменился – девушку провели чуть дальше, до небольшого белого домика, внутрь которого ее впихнули, быстро захлопнув за ней дверь.

Внутри ее снова никто не встретил, поэтому Ида так и продолжала стоять у входной двери, не решаясь пройти вперед. Она боялась сделать даже малейший шаг вперед – она просто не знала, что ее ждет впереди; неизвестность пугала. Если сегодня у себя в секторе устроили масштабную попойку все унтер-офицеры и, чтобы развлечь себя, стали расстреливать евреев – девушка слышала выстрелы, когда ее вели сюда, – то чего можно ожидать от лагерфюрера.

Сверху, со второго этажа, доносилась тихая музыка; кажется, это был Штраус. Но неожиданно сверху послышался какой-то шум, что-то упало на пол с глухим стуком. Ида замерла, испуганно глядя в белый потолок. Она уже поняла, что ей не сбежать отсюда.

– Сюда! – загрохотал знакомый голос на втором этаже. – Поднимайся сюда!

Собравшись с духом, девушка стала медленно подниматься наверх, стараясь хоть немного отсрочить неизбежную встречу. Уже по его голосу, чуть хрипловатому из-за алкоголя, Ида поняла, что ничего хорошего ее впереди не ждет.

Генрих сидел в кабинете, откинувшись на спинку стула и закинув ноги на резко опустевший стол – пришлось немного расчистить место, чтобы было где уложить ноги в тяжелых начищенных до блеска сапогах. В одной руке он держал сигарету, вторую же заложил себе за голову. Он слышал, когда привели Берг, но звать ее не торопился – хотел подольше помучить ее ожиданием в неизвестности.

Ида неслышно поднялась наверх и тенью остановилась в дверях, не решаясь зайти внутрь без разрешения. Генрих сразу заметил ее сквозь облако сигаретного дыма, который он выпустил через нос, и поманил к себе рукой.

– Сначала сними платок, – тихо произнес он, – и… и что там еще на тебе сверху.

Оставив на полу у двери косынку, шаль и кофту, и оставшись в юбке, тонкой рубашке и ботинках, девушка несмело зашла в кабинет. В молчании они провели несколько минут, просто глядя друг на друга. Ида чувствовала, как ей становится плохо от витающего в комнате запаха крепкого табака и перегара. В хмельно блестевшие глаза фон Оберштейна она смотреть боялась. Мужчина же довольно улыбался, продолжая медленно курить. Он наконец придумал идеальное наказание для нее.

– Ида, – произнес он, туша почти догоревшую до фильтра сигарету о край тяжелой пепельницы. Девушка продолжала стоять, уткнувшись взглядом в пол, поэтому он повторил, – Ида…

В этот момент Ида была готова на что угодно, чтобы не стоять тут. Она согласна на позорную капитуляцию, лишь бы не видеть его довольного лица. Он победил, она проиграла. Так зачем продолжать все это? Какой смысл продолжать мучить ее? Или он хочет, чтобы она умоляла?.. Какой в этом смысл…

– Ида, ну что же ты молчишь? – улыбаясь, он расстегнул пуговицы кителя и, сняв его, отшвырнул от себя на стул, стоящий рядом у стола.

Его мягкий пьяный голос, чуть с хрипотцой, казалось, должен нежно обволакивать, заставляя расслабиться, но Ида лишь сильнее напрягалась. Две пустые бутылки шнапса на столе не сулили ничего хорошего.

– Ида Берг, – она не заметила, как он вскочил из-за стола и оказался за ее спиной. Тяжелые теплые руки легли ей на плечи. – Ида, Ида… Не хочешь выпить?