Hassliebe

Рядом с ее лицом возник бокал, наполовину наполненный шнапсом. Ида, вздрогнув от неожиданности, лишь отрицательно покачала головой.

– Как знаешь… – дьявольский шепот пробрал ее до мурашек.

От стоящего за ее спиной фон Оберштейна Ида ждала чего угодно. Она была готова ощутить на своём затылке холодное дуло пистолета, или его руки на своей шее, если он задумает задушить ее, или нож у горла – все, что угодно. Но только не это тянущееся молчание, которое буквально ломало рёбра изнутри.

– Зачем меня вызвали? – спросила она, боязно уткнув взгляд в пол и спрятав лицо за рассыпавшимися по плечам волосами.

– Ну-ка, – Генрих рывком подхватил под руки и начал уводить за собой в медленный танец под все ещё играющего Штрауса. – Так-то лучше… Помнишь те старые времена, когда, – он наклонился к самому ее уху и прошептал, – когда мы танцевали точно так же? Ида… Ты тогда так прекрасно пела. Ах, какую славу тебе пророчили!.. Помнишь всю ту роскошь, которая окружала тебя? Ида, помнишь?

Девушка слабо кивнула. В горле у нее сам собой образовался неприятный ком, к глазам подступили слезы. Рубашка Генриха, от которой несло хорошим одеколоном, выедала своей белизной глаза.

– А помнишь, – на его губах заиграла улыбка, – какой ты была? Твоей прежней дерзости можно было только позавидовать… Никому не покорная, но прекрасная Ида Берг…

Генрих довольно ухмылялся, продолжая крепко держать Иду, прижимая к себе трепещущее худое тело и мягко увлекая за собой в танец. Он прекрасно знал, что и как говорить, на каких словах делать акцент, знал ее слабые места. Он знал, что она скучает по прежним временам, что хочет, но не может в них вернуться, что воспоминания о былом для неё как старая незаживающая рана. И Генрих обильно посыпал эту рану солью.

– Зачем? – тихо повторила Ида свой вопрос, чувствуя, как от его шепота по спине прошлась предательская дрожь.

– Мне нужна служанка, – прежним тоном ответил он, отстранившись от ее лица, но продолжая медленно танцевать. – Прежняя плохо справлялась со своими обязанностями… Твоя же кандидатура меня вполне устраивает.

Девушка затихла, пытаясь понять услышанное. Все заключённые знали, что работа в доме у начальства лагеря – это благодать, это подарок свыше, это своего рода билет в рай. Вот только для неё это был билет в самый настоящий ад. Ида была готова отправиться куда угодно, но только не сюда, к нему в дом.

– Вижу, тебя захлестнули эмоции, – усмехнулся Генрих. Рука его скользнула с ее плеча ниже по спине. – Можешь высказать мне все слова благодарности позже, я разрешаю.

– И это… это всё? – отшатнувшись от него, задала вопрос Ида, спешно хватая свои вещи с пола. Хотелось убежать, прямо сейчас, и плевать, застрелит он ее или… или все же застрелит.

– Вот это всё, – мужчина обвёл рукой комнату, и, встретившись взглядом с девушкой, обхватил ладонями ее лицо и, приблизив ее к себе, тихо, почти истерически засмеялся, – всё твоё… Весь этот дом теперь отчасти тоже твой.

Ида открыла было рот, чтобы задать ещё один вопрос, но все же промолчала. Ударивший ей в нос запах перегара и без того ответил на все ее вопросы.

Она взглянула в его глаза – в них плескалось самое настоящее безумие. Почему-то именно сейчас Ида вспомнила, как рыдала полночи в Варшаве, пытаясь убедить саму себя в том, что она ненавидит Генриха фон Оберштейна всей своей душой, но так и не смогла. Сейчас же, видя перед собой его лицо, смотря в его пьяные глаза, Ида все ещё продолжала себя убеждать в том, что ненавидит его. Причин для ненависти было предостаточно, но все равно ничего не получалось.

– Мне нужно идти, – прошептала она, вырвавшись, и сделала пару шагов спиной назад, в сторону лестницы.

Возле лестницы она остановилась и быстро развернулась, чтобы спуститься, но внезапно сзади возник Генрих и горячим шепотом прошептал ей на ухо:

– Жду утром. Не опаздывай…

Иду как кипятком обожгло – она быстро сбежала вниз по лестнице и лишь на секунду остановилась у двери, несмело обернувшись на Генриха. Тот продолжал стоять на месте, привалившись плечом к стене. Встретившись с ней взглядом, он хитро подмигнул ей. Ида же, мотнув головой, выскочила на улицу, захлопнув за собой дверь. Изнутри послышался громкий смех фон Оберштейна.

Утром следующего дня после аппеля Ида уже была в доме лагерфюрера. Но, к ее большому удивлению, фон Оберштейн отсутствовал, поэтому весь оставшийся день девушка была предоставлена самой себе. Не вернулся он и к вечернему аппелю – не дождавшись его, но выполнив всю работу, которую он мог ей поручить, Ида вернулась в барак.

Ещё вчера, вернувшись в барак после внезапного посещения лагерфюрера, она боялась, что будет ждать ее утром. Ведь, как она уже знала, за все надо рано или поздно платить, тем более – за такие щедрые подарки. Но все ее ожидания не оправдались, и она лишь зря проволновалась весь день, драя до блеска весь его дом. Ида не понимала, почему фон Оберштейн не пришёл, почему упустил шанс вновь поиздеваться над ней, почему пропустил момент своего триумфа.