Homo ludens

К своей первой любви, однако, З. С. еще вернется. Это случится в июне 1993 года, когда Сорбоннский университет пригласит нас на международный симпозиум, приуроченный к столетию со дня рождения поэта («Владимир Маяковский и утопия XX века»). Выступали Окутюрье, Фриу, Янгфельд, Жолковский, Б. Гаспаров, Смирнов и др. От России – Кушнер, Невзглядова, Чудакова, Чупринин, Новиков, Паперный, Смола.

Перед вылетом в Париж (а к этому времени мы уже подружились семьями) Фира, обеспокоенная здоровьем мужа (сердце, рассеянность), попросила меня ненавязчиво присматривать за З. С. И я, бывший суворовец, честно, старательно «прилепился» (как смола) к своему подопечному. Догадывался ли о моей тайной миссии З. С., не знаю, но в самолете мы с ним сидели рядом, в трехзвездочной гостинице «Бастилия» разместились в одном номере. Вдвоем гуляли по Парижу. Завтракали за одним столом. Вставали из-за стола «по-французски» – с одинаковым ощущением легкого недоедания (впрочем, З. С. не очень-то страдал от этого, ему важнее было добраться до фруктового салата «Очень вкусно»). Словом, мы недолго притирались друг к другу, и нам было комфортно.

Пожалуй, самым неожиданным на симпозиуме было выступление Андрея Синявского. В это время он жил и работал в Париже, и его, как бывшего маяковиста и непокорного литератора с диссидентской судьбой, попросили открыть симпозиум и произнести вступительное слово. С нетерпением я ждал и думал: что же он, пострадавший от советского государства, скажет о поэте, воспевшем это самое государство? Андрей Донатович не торопясь подошел к трибуне и, не сказав ни слова, зычным голосом, никак не вяжущимся с тщедушным обликом оратора, прочитал наизусть «Левый марш». И я подумал: в сущности говоря, так естественно было услышать из уст Синявского это стихотворение. Он ведь сам левак, «филолог, научный сотрудник ИМЛИ в Москве, профессор Сорбонны в Париже – он был авантюристом, преступником, нарушителем и перебежчиком, то есть писателем» (М. В. Розанова). Он был и оставался на протяжении долгих лет «хулиганом», подрывником застоя как в эстетике, так и в жизни страны.

В ответ зал разразился аплодисментами.

З. С. с одобрением относился к моим работам. Книжку о поэтах «Если слова болят…» назвал «действительно свободной и правдивой», а в предисловии к ней словно подвел итоги своим многолетним размышлениям о судьбе поэта: «Сегодня слышатся голоса: раз мысль о переделе всего сверху донизу – от уклада и строя до человеческой натуры, “естества”, – раз эта мысль была утопичной, пагубной, значит, и искусство, с этим связанное, должно быть отринуто.

Маяковский – великий поэт несостоявшейся эпохи. Ну а раз она не состоялась, тут и говорить не о чем – Маяковский уже не великий. Да и вообще не поэт. Агитатор, горлан, главарь – но только не подлинный лирик ‹…› Если поэзия запечатлела всю муку, пережитую в роковые минуты истории, если “слова болят” – они живут, они долговечны и не останутся “у времени в плену”» (1995).

Я разделяю эту точку зрения. Действительно, в некоторых работах (Ю. Карабчиевский, Ю. Халфин, М. Вайскопф) трагизм судьбы Маяковского низводится до истории вовсе не крупной, жалкой, в общем ничтожной личности, неизвестно какими чарами притягивавшей к себе Блока и Андрея Белого, Хлебникова и Малевича, Мейерхольда и Эйзенштейна, Шагала и Пикассо, Стравинского и Прокофьева, Шкловского и Якобсона, Пастернака и Цветаеву и многих других в России и за рубежом.

Сам я слегка политизирован (о чем сожалею). З. С. о политике говорить брезговал. Однако его отдельные суждения и фразы, такие как «Россия – страна не для людей», «Жаловаться бессмысленно, а главное – некому», вполне характеризуют состояние, с которым он жил.

В России человеку жить трудно. На всех этапах, от рождения до смерти, ему приходится чего-то опасаться и от чего-то спасаться. Паперного спасали чувство юмора, тяга к творчеству да сами писатели, из коих Чехов безусловно стоит особняком. Когда Паперного костили за пародию «Чего же он кочет?», его выручал именно Антон Павлович, о чем сам З. С. написал: «Чехов – автор записных книжек, художник, словно врач, оказывал неотложную помощь». По этой причине, я думаю, текстологическое исследование «Записные книжки Чехова» (с обложкой работы Владимира Паперного) и стало одним из лучших во всей Чеховиане.