I

Готель аккуратно сняла с цветка бабочку и, закрыв её ладошками, вернулась к графу. "Вы

лучше приезжайте сами", - совсем тихо сказала девушка. Затем она раскрыла ладони и, когда

бабочка вспорхнула над головой, медленно опустила взгляд и, слегка касаясь руками высокой

травы, вернулась в монастырь.

Он появился снова уже на следующий день. Сказал, что не хочет уезжать без неё из Парижа.

Готель льстила его настойчивость, но она не готова была что-то менять, особенно когда в жизни её

только-только что-то наладилось. Он много говорил о Марселе и о море, о том, как оно прекрасно.

Готель никогда не видела море, но, судя по словам графа, это действительно должно было быть

красиво. И она слушала его, потому что не хотела говорить о себе; о том, что её забрали у

родителей, что выросла у цыган, а потом бежала от них через весь свет. Она хотела радоваться

тому, что Бог дал ей сегодня, а прошлое…, прошлое ей хотелось забыть. К тому же, этот мальчик

смотрел на неё с таким трепетом и восхищением, что она просто не могла позволить себе

разрушить его чувства своими пережитыми несчастьями. При каждом удобном случае он

опускался на одно колено и смотрел на Готель снизу вверх, что её очень смущало и смешило

одновременно:

- Лишь одна мысль оставить вас, меня лишает жизни, - говорил тогда граф, - и если я

отправлюсь в одиночестве в Прованс, то для меня не будет большего спасенья, чем чаще слышать

леса аромат.

Через четыре дня Раймунд уехал.

Готель сшила по два платья хозяевам портных лавок и отвезла их лично. Теперь у неё

появились деньги. Она сама платила за экипаж, посещая Париж или сестру Элоизу, когда та

пребывала в Паркле. Она также сняла два этажа на левом берегу Парижа, чтобы иметь

возможность останавливаться там по необходимости. Это была часть небольшого дома с двумя

комнатами и дубовой лестницей на первом этаже и спальной комнатой с кладовой в мансарде.

Около недели у Готель ушло на то, чтобы навести там порядок. Она вычистила от пыли углы,

отмыла печь, лестницу и деревянные полки в кладовой, бережно сложив на них все свои ткани,

которые она предусмотрительно перевезла из монастыря и даже те, что уже присмотрела в

местных лавочках; а еще несколько мотков, которые ей принесли торговцы прямо домой,

поскольку, как только люди узнали, что Готель поселилась в Париже, к ней стали свозить лучший

материал со всего города. Она высадила за окном мансарды цветы и, глядя на неё и людей

ставших посещать эту прежде скромную улицу, соседи также убрали и выкрасили фасады своих

домов. На первом этаже Готель планировала устроить портной магазинчик, отчего Клеман впадал

в глубокое уныние; однако заказов сделалось так много, что первый этаж полностью превратился

в салон, где люди, заходившие за готовым платьем, могли разбавить время за бокалом божоле и

легкими разговорами.

- Мадмуазель, у вас совсем нет платьев на показ? - как-то риторически спросил Клеман.

- О, мой друг. Мне нужно сшить шесть платьев за три дня; я обещала Констанции де Франс

освободиться для неё к концу недели, - ответила Готель и сама тому ужаснулась.

Похоже, графиня желала для себя новое платье. Как заметила однажды Сибилла, "с тех пор,

как молодой муж графини принял рыцарство, он был больше увлечен военными походами с

Людовиком, чем женой". Кроме того, проведя добрую половину брака удерживаемой в Тауэре,

Констанция старалась, как могла, наверстать упущенное ею в молодости. Отчасти, именно потому

она и позволяла Генриху развлекать себя днями напролет, а потом досыпала до обеда; но это была

её жизнь, и, вероятно, ей это было необходимо.

Что же касается Готель; теперь она просыпалась под запах выпечки из дома напротив; где с

первыми лучами солнца хозяева открывали все окна, чтобы проветрить дом. "Наконец-то, кто-то

просыпается так же рано, как и я", - еще лежа в постели, думала Готель. "Chemin! Fait attention!

Chemin, monsieur!1" - доносилось издалека, и пекарь выходил на улицу, по которой бакалейщик

уже тащил за угол груженую тележку. Они приветствовали друг друга и болтали о всяких

пустяках не меньше часа, заставляя при этом всех себя обходить. Затем с другой стороны улицы

женский голос кричал бакалейщику поторопиться купить хороший кусок мяса у Анри, пока

другие все не раскупили. На что бакалейщик, щедро жестикулируя, всегда отвечал одно, что

встретил друга и, что должен обменяться с ним хоть парой слов. Так начиналось каждое утро. Так

просыпался Париж.

Осень вступала в свои права, и город постепенно окрасился в золотой. Готель прошла по

набережной и заглянула к Клеману.

- Добрый день, мадмуазель, - вежливо улыбнулся он.

- Добрый день, месье, - вежливо ответила та.

Справа висела дюжина платьев и мужских туник, таких же невзрачных, как их продавец, а

слева, на полках, лежало несколько мотков ткани. Готель подошла к полкам: