I

- Десять, - улыбнулась Готель в ответ, - чуть больше десяти.

- Вы стали настоящей женщиной. Такая красивая.

Констанция смотрела на Готель с запавшими глазами, её кожа была бледной, и сама она

выглядела измученной то ли четвертой беременностью, то ли разрывом с Раймундом.

- А я, - сетовала на себя графиня, - даже не могу подняться с постели. Спина болит, что я её

уже не чувствую.

- А где Мария?

- Королева - Адель отдала её за Генриха Шампанского - своего брата, - подставляя себе под

спину подушку, хрипло засмеялась Констанция.

- Бедная Мари, - улыбнулась подруга.

- Да, тот еще плут, - согласно кивнула графиня.

- Что случилось? - решилась, наконец, спросить Готель.

- Я не знаю, не знаю, - прослезилась Констанция, бросив от бессилия руки на одеяло, держа в

одной из них носовой платок, - он вернулся сам не свой, может не получил должной поддержки в

Париже. Я не знаю. Он просто выгнал меня на улицу, без единой монеты за душой.

Готель присела на край кровати и положила голову графини себе на грудь. Она понимала, что

вина этой трагедии лежит на ней, но она также понимала, что признайся она сейчас, и это убьет

графиню окончательно. Единственное что как-то успокаивало её душевные терзания, это факт

того, что однажды Констанция так же невольно разрушила и её счастье.

- Ребенок толкается, - произнесла графиня, - хотите потрогать?

Глаза Готель раскрылись от неожиданности такого предложения, и сердце её заколотилось от

волнения. Она протянула свою левую руку и положила её на живот Констанции. Сначала она

ничего не чувствовала, кроме твердого живота, но потом что-то живое внутри толкнуло её прямо в

открытую ладонь и Готель отдернула руку, словно коснулась раскаленного котла:

- Это невероятно, - проговорила, всё ещё шокированная впечатлением, она, не в силах

оторвать взгляд от этого чуда.

- Это ребенок Раймунда, - внимательно посмотрев в глаза подруге, пояснила графиня,

пытаясь донести до пребывающей в эйфории Готель, что сие чудо есть плод их некогда общего

"объекта обожания".

- С вашего позволения, моя дорогая, я бы навестила маркиза узнать, почему он так поступил, -

сказала Готель, поразмыслив.

Ничто не предвещало такого исхода. Они не клялись в Лионе быть вместе; это был лишь

момент слабости, который закончился так же неопределенно, как и возник; а потому Готель сама

задавалась вопросом изгнания Констанции, может быть даже больше, чем сама графиня.

"Что же случилось? - ломала голову Готель, - неужели маркиз так и не повзрослел и

воспринял их негаданную встречу столь близко, но почему тогда он ничего не сказал уходя".

- Прошу вас, не оставляйте меня, - прослезилась Констанция, - прошу вас.

Готель поняла, что увидит Раймунда не скоро. Она обнимала свою разбитую подругу, пока та,

наконец, не отпустила её руку.

- Вы любили его? - спросила Готель, уходя.

- Да, моя дорогая; я была внимательна к нему, - отозвалась Констанция, - но я никогда не

позволяла себе любить его больше, чем вы.

"Значит ли это, в таком случае, что Раймунд надеялся однажды на встречу со мной, -

размышляла Готель по дороге домой, - и значит ли это, в свою очередь, что он отказался от

Констанс ради меня". Готель подумала, что если это так, то она лучше дождется вестей из

Прованса; к тому же, она не хотела лишний раз напоминать Клеману о Раймунде и теребить его

раны, тем более теперь, когда на защиту их брака встал даже парижский епископ, и их семейный

конфликт почти угас.

Но шли недели и выпал снег, а Раймунд так и не объявлялся. Констанция редко говорила о

Раймунде, а когда родился ребенок, Готель вообще не могла дождаться ни слова об их совместной

жизни. Парадокс бы в том, что из всей этой мозаики, Готель никуда не могла приладить только тот

кусочек, который являлся ночью в Лионе.

- Он был вам верен? - невзначай спросила Готель.

- Я полагаю, да. Если не считать, что он всюду следовал за графиней Прованса, пытаясь

обручить нашего девятилетнего сына с её двухлетней дочерью, - рассмеялась Констанция, и

Готель снова осталась ни с чем.

Она видела, как несправедливо обошлась судьба с её подругой, и тысячу раз хотела

признаться и тысячу раз останавливала себя только потому, что не понимала до конца, что за игру

вёл Раймунд.

- На всё воля Божья, - успокаивала себя графиня.

- А если он просто ошибся?

- Раймунд? - потеряла нить разговора Констанция.

- Бог.

- Разве Бог может ошибаться? - смутилась графиня.

- Если верить Писанию, что мы созданы по его образу, такое возможно, - заключила Готель.

- Ваше участие необъяснимо самоотверженно, - заметил как-то епископ.

- Сломала, теперь воздвигаю, - распаковывая сумку с теплой одеждой, ответила Готель.

Та зима выдалась холодной и долгой. Возможно из-за постоянного ожидания весточки от

Раймунда, а возможно от личного, душевного одиночества. Клеман так и не посещал Готель, но

она иногда оставалась у него.

- Я не могу так долго быть одна, - шептала она в темноте.

Окна в домах Парижа были забиты наглухо, и Сена замерзла настолько, что по ней в любом