I

воспринята Анной, как увлечение. Не уж этой девочке оно было важнее нужды и тоски о

родительском радении. Но пока Готель отвлеченно собирала в уме свой треснувший материнский

лик, Анна приблизилась к её лицу и осторожно поцеловала её в губы. Всё рухнуло в душе Готель.

Её очередная призрачная иллюзия лопнула оглушающей струной и, словно это еще могло что-то

спасти, она оттолкнула девушку прочь:

- Нет! - в тот же момент выпалила Готель.

Растерянная Анна сделала несколько шагов назад, закрыла руками лицо и выскочила из

кельи. "Господи, - сквозь зубы вскипела Готель, - гореть мне в аду".

Спустя несколько минут она нашла девушку на берегу. Анна плакала, но, почувствовав

спиной приближение Готель, затихла, иногда прерывисто вздыхала и прятала за уши мокрые

волосы.

- Анна, - начала, было, Готель.

- Для вас Констанция, - не оборачиваясь, холодно отсекла девушка.

- Прости, что ввела твое сердце в такое заблуждение. Мое тепло и любовь к тебе были лишь

желанием восполнить хоть малую долю участия, которого ты лишилась, потеряв мать. Я люблю

тебя, это правда, но, Господи, - взмолилась она, - любовью христианской, как любят дитя!

- Это ложь! - повернулась Анна, залитая немыми слезами, - всё это чертова ложь! Ты

целовала меня! - кричала девушка, указывая пальцем в сторону дома, но подумав, что их могут

услышать, огляделась по сторонам и подошла ближе, - каждый вечер ты целовала меня! - с

надрывом шептала она, обливаясь новой волной слез и тыкая пальцем в грудь Готель, - вот так, -

вздохнула глубоко Анна, - а мою любовь отвергли.

Готель была разбита. Всё её многовековое величие не нашло себе ни одного оправдания и

пало перед этой девушкой, не знающей пока ни любви, ни мудрости лет. Наступило несколько

минут тишины, но не получив на свои доводы ни одного внятного ответа, Анна проглотила

очередной ком и, уже собираясь уходить, остановилась плечом к плечу Готель:

- Моя мать так бы не поступила, - сказала она ледяным тоном и пошла прочь.

Готель сама терзала себя; с того момента, как Анна выбежала из кельи. Ну, чего ей стоило

позволить этому ребенку малую шалость? Много ли христианского в том, чтобы оттолкнуть

любимого человека? Теперь она понимала, что запаниковала; она теряла очередного ребенка.

Только ничего исправить теперь было нельзя, и всё что ей оставалось, лишь надеяться на

прощение.

- Анна! - кричала она вдогонку, - Анна, прошу, прости меня. - Констанция, - шептала она

совсем тихо возле её постели, - прости меня, ты слышишь?

Вскоре Анна сдалась. Её сердце и без того было разбито, так что видеть на холодном полу

свою мучающуюся, младшую "на целый год", подругу у неё просто не было сил. Готель

осознавала, что оставаться здесь было невозможно, но и бросить второй раз эту девочку она не

имела права. Она промучилась этим вопросом с полночи, но, так ничего и не решив, заснула, а

когда проснулась, Анны рядом не было.

Было светло, келья была пуста, а на столе лежала записка, где было написано лишь два слова:

"Сохрани зеркало". Анна снова оказалась мудрее; хотя Готель с тех пор и посещало сомнение,

смогла ли бы она остаться и любить её дальше. Но это был вопрос без ответа, поскольку для его

решения Готель пришлось бы пройти через себя вкривь и вкось, переломав в себе всё, что

осталось, а к этому она была не готова.

- Так и не нашли себя в этом городе? - прощаясь, спросила сестра Франческа.

Но Готель ничего не ответила, поскольку нашла в себе Турина гораздо больше, чем хотела

бы. В каждом деревянном крестике на стене, с постоянным присутствием Бога в душе, в

безустанной работе и в старательно прочерченных улицах, безукоризненно правильных и ровных.

И от этого делалось особенно больно; потому, что, пожалуй, единственным, что не вписывалось

ни в линии города, ни в стройность собственной души оставалась Анна. И может быть оттого

обратная дорога в башню напоминала Готель страсти Христовы после тайной вечери.

Сперва же, она была сопровождена четырьмя рыцарями Ордена в дом Эба, который, увидев в

каком свете прибыла гостья, провел половину ночи на крыльце, отгоняя праздных прохожих и

успокаивая встревоженную лошадьми собаку, которая вопреки его желаниям, лишь пронзительно

скулила в столь редких объятьях хозяина.

- Это невыносимо, мой дорогой Эб, - не выдержав, открыла окно Готель, - оставьте же в покое

собаку.

Эб поднялся с земли и виновато развел руками:

- Простите великодушно, фрау Готель, - прижав руки к сердцу, произнес он и вошел в дом.

Поутру, отправив крестоносцев обратно в Турин, Эб напросился проводить гостью до

окраины леса и помочь ей нести обернутое в саржу зеркало. Он много говорил по дороге, из чего

Готель за своими мыслями слышала мало. Он одинаково страстно интересовался тем, нашла ли

она кольцо, как и понравился ли ей Турин, на что Готель отвечала односложно и совсем