И будут люди

Пример тому — господское имение, которое после революции разнесли до основания. Тащили все, что можно было выковырнуть или оторвать, взвалить на телегу или унести на плечах. Даже кафельные печи разобрали до основания, паркет из разноцветного дерева, не говоря уже о железной крыше, об окнах и дверях. Все уплыло в окружающие села, все как в болото кануло, бесследно исчезло. И стоят теперь лишь голые стены когда-то роскошного дворца, зарастают бурьяном, бузиной, темнеют и осыпаются от мороза и дождей. А какая бы могла быть там школа! У Ганжи сердце сжимается от боли, когда он проходит мимо этих развалин.

Поэтому он ни за что не допустит, чтобы подобное произошло с хутором Ивасют.

Еще вчера он ходил по селу, выбирал место, куда можно перевезти постройки Ивасюты. Облюбовал место на выгоне, за кузницей, на окраине села, возле реки. Место было живописное, удобное, но не это в первую очередь привлекло Ганжу. Мимо проходила дорога к крестьянским наделам. Поэтому, когда здесь будут поставлены амбары, сарай, навесы, удобно будет членам тоза, возвращаясь с поля, оставить тут плуг, борону, сеялку, чтобы не тащить через все село домой. К тому же рядом и кузница. Разве не лучше будет и кузнецу и людям, если весь инвентарь будет находиться под боком: что-то сломалось, испортилось — раз-два и отремонтировал.

Не только членам тоза, но и всем крестьянам надо разрешить воспользоваться этим несуществующим пока подворьем. Пусть присматриваются, постепенно привыкают к тому, что общественное — не обязательно чертово. Вот так постепенно, потихоньку подымемся еще на одну ступеньку к совместной обработке земли.

А там, гляди, пригодится и сарай, построенный Ивасютами со свойственной им жадностью: табун лошадей можно разместить в нем! Сначала члены тоза убедятся, что коней выгоднее держать вместе: на пастбище все равно сгонят их вместе. Да и зимой, если организовать отличный откорм… А то придет весна, у одного лошадь как лошадь, а у другого ребрами во все стороны светит. «Этот всю зиму газеты читал», — посмеиваются над таким крестьяне. Горький смех! Ведь что вспашешь такой клячей? Не зря говорят: погоняй коня не кнутом, а овсом…

Вот какие мысли одолевали Василя, когда он ходил по выгону за кузней, измерял его шагами и вдоль и поперек, прикидывал, что и где должно стоять: «Вот тут — конюшня, там — навес, вон там — клуня, а уже здесь — хата. Создадим артель — вот и помещение готово для правления! Со стороны дороги посадим тополя и яворы, а внизу — вербы. Выкопаем и колодец, чтобы не тащить воду с реки… Место само просит рук!»

И Ганжа уже видит высокие тополя и яворы, густые вербы, колодец с журавлем, ряды плугов, борон, культиваторов, сеялок, молотилок, видит людей, толпящихся тут с утра до вечера. Видит дорожки, которые протянутся к этому подворью чуть ли не от каждой хаты, пересекутся такими причудливыми сплетениями, что уже и не поймешь, какая куда ведет, какая где кончается. Но и это не беда: надо лишь не торопиться, не разрывать их на ощупь, пытаясь поскорее распутать. Крестьяне сами найдут, где чья. А уже если пройдет по ней хоть раз, то и будет утаптывать ее до тех пор, пока она станет такой широкой, такой надежной, что никаким бурьяном не зарастет — сама позовет людей к коллективному труду.

Поэтому Ганжа не стал откладывать, организовал людей и через неделю словно метлой подмел кулацкий двор.

В течение небольшого промежутка времени еще недавно обжитая усадьба одичала, заросла бурьяном. В провалившийся погреб, ища прохлады, в жару набивались жабы, а за ними, охотясь, наползли ужи; разрытой могилой чернел обвалившийся колодец, посмотришь в него — мороз по коже пройдет: жуткой гнилой сыростью бьет в лицо, мелькает из глубины заплесневелое око мертвой воды.

Только сад долго не поддавался запустению: каждую весну густо покрывался белым цветом, а осенью клонился к земле от обилия плодов. И тогда птичьими стаями налетали дети, с мешками приходили парни и девушки. И трещали, обламываясь, ветки, и падали на землю яблоки, груши, сливы.

Да еще пчелы, перевезенные в село, долго не хотели роиться на новом месте — летели в запущенный сад…

А вокруг нового, не обжитого еще коллективного подворья в течение одного дня выросли деревца. Пришли пионеры и комсомольцы, выкопали ямки, посадили тополя и яворы, щедро полили их водой, чтобы росли и росли, вкореняясь на долгую жизнь.

— Молодец Володя, хорошо придумал! — довольно смотрел Ганжа на новых поселенцев.

У Володьки даже уши горели от радости. Откашлялся, смущенно спросил:

— Дядь Василь, можно прийти к вам вечером?

— А почему же, приходи. Гостям всегда рады.

— Да нет, я не в гости, — замялся Володя. — Я по делу.

— По какому?

— Да… потом расскажу.

— Что же, тогда так тогда. Приходи, буду ждать. — И пошел в глубь двора, где собирали хату.

— Так я зайду вечером! — крикнул вслед Володя.