i d260c02b7970fb61

– Спасибо! – крикнул Питер Лео Матьену и, закрыв окно, повернулся к старому вояке.

– О чём это ты там толковал? – спросил Вильно Луц. – Нёс какую–то белиберду на всю улицу.

– Я спрашивал про слониху, сэр, – ответил Питер. – Это правда. Лео Матьен всё подтвердил. Слониха здесь, в городе.

– Слониха? Чушь! Слоны – это игра воображения, обитатели несуществующих миров, демоны, явившиеся из преисподней. – Старик откинулся на подушку, устав от длинной обличительной тирады, но потом снова встрепенулся. – Чу! Что я слышу? Трещат мушкеты? Грохочут пушки?

– Нет, сэр, – ответил Питер. – Не грохочут.

– Демоны... слоны... игра воображения...

– Не игра, – возразил Питер. – Слониха самая настоящая. Лео Матьен – страж закона. Он врать не будет.

– Чушь! – фыркнул Вильно Луц. – Этот усатый коротышка несёт чушь. И слониха твоя – чушь. – Он снова откинулся на подушки и беспокойно замотал головой. – Я слышу! Слышу! – повторял он. – Бой начался.

– Выходит, всё остальное тоже правда, – тихонько прошептал Питер. – Раз тут появилась слониха, значит, прорицательница не врала. И моя сестра жива.

– Твоя сестра? – Вильно Луц вдруг вернулся к действительности. – Твоя сестра умерла. Сколько раз тебе повторять? Она родилась мёртвой. Не закричала, не задышала. Они все мертвы. Посмотри, посмотри на поле брани! Все мертвы, и твой отец – среди них. Смотри же! Вон он лежит убитый. Ты видишь?

– Вижу, – ответил Питер.

– Где моя нога? – Старый вояка, дико озираясь, принялся шарить рукой под кроватью. – Где нога?

– На тумбочке, – ответил Питер.

– Говори: «На тумбочке, сэр», – поправил его старик.

– На тумбочке, сэр, – повторил Питер.

– Вот она, нашёл. – Вильно Луц нежно погладил деревяшку. – Привет, подруга. – Тут голова его снова бессильно откинулась на подушку, а дрожащие руки потянули одеяло под самый подбородок. – Скоро я прицеплю ногу, рядовой Дюшен, и мы с тобой станем отрабатывать строевой шаг. Мы отправимся на манёвры. Погоди, мы ещё сделаем из тебя доброго солдата. Бравого солдата. Верного и отважного, как твой отец.

Питер отвернулся от Вильно Луца и посмотрел за окно, на потемневший к ночи мир. Внизу, под лестницей, хлопнула входная дверь. Потом хлопнула ещё одна дверь. Потом до мальчика донёсся приглушённый смех. Лео Матьен пришёл домой. Здоровается с женой. Интересно, как это бывает? Как живётся тем, кого дома всегда кто–то ждёт? Каково возвращаться домой, где тебя обнимут и поцелуют?

Внезапно ему вспомнились другие сумерки. Он в саду. На небе ещё красное зарево, но фонари уже зажгли. Он, Питер, совсем маленький. Отец подкидывает его вверх и ловит, подкидывает и ловит. Мама тоже рядом. На ней белое платье, оно отсвечивает розовым от закатного неба. Живот у мамы огромный, как бело–розовый воздушный шар.

– Только не урони его! – смеясь, говорит она отцу. – Не вздумай уронить.

– Ни за что не уроню! – говорит отец. – Никогда. Это же Питер Огюст Дюшен! Он вернётся прямо ко мне в руки.

Отец подкидывает его вверх. Снова и снова. Снова и снова. И каждый раз Питеру кажется, будто он на мгновение замирает между небом и землёй, в пустоте, а потом возвращается – к ароматам трав и цветов, в тёплые надёжные отцовские руки.

– Видишь? – говорит маме отец. – Он всегда возвращается ко мне. Всегда.

На чердаке тем временем стало совсем темно. Старый вояка беспокойно метался на кровати.

– Закрой окно, – потребовал он. – Сейчас зима. Очень холодно.

Сад, где Питер гулял вместе с отцом и матерью, остался далеко, так далеко, что мальчику он казался воспоминанием о каком–то другом, нездешнем мире.

Но, если всё–таки верить гадалке (а верить, судя по всему, надо именно ей), слониха знает дорогу в этот сад. Она может его туда привести.

– Слушай мою команду! – приказал Вильно Луц. – Окно должно быть закрыто. Сейчас холодно, очень холодно, очень холодно...

Глава 4

В ту зиму, когда с неба свалилась слониха, погода в Балтизе выдалась скверная. Небо было постоянно затянуто низкими, тяжёлыми облаками: безнадёжно застилая солнце, они обрекали город на прозябание в вечном, беспросветном сумраке.

Было жутко холодно. И темно. После трагедии в театре жизнь покалеченной мадам ЛеВон тоже превратилась в вечный сумрак. Но нашлась и отдушина: несчастная дама стала ежедневно ездить в тюрьму, к фокуснику.

Мадам ЛеВон появлялась обычно ближе к вечеру. Преданный слуга катил её инвалидное кресло по гулкому тюремному коридору, и фокусник издалека слышал обличительный скрип колёс. Тем не менее каждый раз, когда гостья останавливалась напротив его решётки, фокусник успешно изображал крайнее удивление – ведь его почтила своим визитом такая знатная дама! Её бесполезные ноги были прикрыты пледом, а глаза смотрели недоумённо и умоляюще.

Мадам ЛеВон каждый день говорила фокуснику одно и то же.

– Нет, похоже, вы не понимаете, – твердила она. – Мои ноги раздавил слон. Слон упал с неба, пробил крышу, и я осталась калекой на всю жизнь!

А фокусник твердил своё:

– Мадам ЛеВон, уверяю вас, я хотел подарить вам лилии. Букет лилий.