И это взойдёт

К моей предстоящей свадьбе с Антоном родители отнеслись так, словно это и не было никаким событием. К тому моменту они впали в такую глубокую апатию, что, кажется, вовсе перестали реагировать на любые события во внешнем мире. Вначале я приняла их безучастность за поддержку и одобрение, но вскоре ужаснулась, какой степени безразличия к жизни они достигли.

Сообщить родителям о предстоящей свадьбе мы с женихом отправились после его полного выздоровления. Я долго мялась и не понимала, могу ли я попросить маму постелить нам с Антоном в одной комнате, или это сразу повергнет в обморок моих высокоморальных родителей. Как оказалось, я могла хоть сразу начинать раскидывать по дому презервативы – на них это не произвело бы никакого впечатления.

В поездку я вырядилась как принцесса. Мне хотелось, чтобы мама с папой сразу увидели – я встала на ноги. Вся в обновках, на собственной машине и в кои-то веки могу сказать им, что у меня все зашибись. Ожидала, что они как-то загордятся мною или хотя бы порадуются, но семейный ужин был скорее похож на панихиду, чем на победительное торжество. К Антону у мамы с папой не возникло никаких вопросов. У него к ним тоже. Он смотрел на них с разочарованным недоумением: не ожидал обнаружить, что я до такой степени бесприданница и провинциалка.

Все трое молча жевали, а я бесконечно трещала о том, что жизнь налаживается и все в наших руках, надо только никогда не сдаваться и прилагать усилия. Как говорится, задавала позитивную ноту. По телевизору говорили, что мы живем во время больших надежд и грандиозных возможностей. И такие «окна возможностей» открываются раз в столетие. Я верила этому бреду. Начала почитывать мотивационные брошюрки, пачками продававшиеся в подземных переходах и распространявшие в обществе новую религию – индивидуального успеха. Их авторы, в основном иностранцы, уверяли, что единственный путь к спасению – это все время преисполняться оптимизмом, хотя бы и деланым, и пребывать в уверенности, что лучшее, конечно, впереди. Эту-то новую философию я и пыталась прививать родителям – мне казалось, что я начала понимать, как устроена современная жизнь и какие у нее новые правила.

– Рано или поздно мы с Антоном накопим на собственную квартиру, – убежденно кивала я. – Да-да, у меня уже отложены деньги на целый квадратный метр – полторы тысячи долларов. И мы заработаем еще, я открыла специальный счет в банке «СБС-Агро». Это очень популярный новый банк, коммерческий, надежный, удобный – как в западных странах.

– Ну-ну, мы тоже всю жизнь копили, – вяло потряс головой папа. – Накопили семь тысяч рублей – на машину. Только разве нам кто дал ее купить? Заморозили все вклады и спалили.

– Это было раньше, – старательно убеждала я папу. – Тогда у власти были злые коммунисты, они всех грабили. А теперь у нас на дворе 1998 год, и у власти свои парни – демократы. Они же понимают, что у нас нынче свободные выборы – обидят народ, так их быстро с верхушки сковырнут. Так что жизнь налаживается.

Я рассказывала о заказчиках и заработках, о своих планах, о светлом будущем, в котором каждый получит по способностям и по вере в себя. Но лишь Антон изредка поддакивал моему жизнеутверждающему словесному потоку. Ситуация становилась все более невыносимой в своей безжизненности, и я вспомнила проверенное средство, как привести родителей в чувство, – предложила отправиться «на фазенду».

Все так же хмуро, безо всякого оживления, папа снял ключи с гвоздика, и мы вышли из дома. То, что я увидела в огороде, меня шокировало – земля выглядела нелюбимой и заброшенной. Грядки были не то что не засеяны – даже не перекопаны. Стекла теплицы грязные и местами разбиты. Известь с яблоневых стволов смылась, и никто не думал белить их заново. Тут и там среди веток с набухающими почками виднелись высохшие, которые давно просились их срезать.

– Почему тут такое запустение? Что происходит? – требовательно спросила я. С такой интонацией мама в детстве обращалась ко мне, когда обнаруживала за чем-то недопустимым – например за разрисовыванием обоев.

– Ничего тут теперь не происходит. Мы больше не копаем и не садим, – махнул рукой папа.

Он по инерции подошел к облепихе и принялся поправлять колышек и поддерживающую перевязь, но тут же бросил, не завершив начатое.

– Но почему?! – возмутилась я.

– Полив теперь платный, очень дорого получается. Столько воды выльешь на эти огурцы-помидоры, что они выходят золотые. В магазине дешевле купить, – пояснила мама, ковыряя землю носком калоши.

– Неважно, сколько это стоит, наш сад должен жить, – возмущенно приказала я, но никто не воспрянул. – Почему вообще вода вдруг стала платной? Вы же все вместе скидывались и покупали насос, который тянет сюда воду?

– Теперь он приватизирован, принадлежит директору колхоза, и он назначает цену.

– Как приватизирован? Почему им? – я искренне не могла понять, как вода из общей вдруг сделалась директорской. – Ну хорошо, пусть подавится! Я заплачу за воду, но вы должны поддерживать сад. Это же наша земля.