И это взойдёт

Я прошлась по соседним огородам: многие оказались затоплены запустением и покинутостью. Валялись дырявые ведра, мотались драные куски мешковины, заваливались заборы и зарастали сорняками бывшие грядки. «Ни фига себе, как быстро ты можешь подурнеть и одичать, светло светлая и украсно украшенная земля русская», – изумлялась я.

Родители взяли у меня денег, но категорически отказались платить «водяной налог» и возвращаться в сад – держались так, будто им нанесли глубочайшее оскорбление. Я не могла понять, почему они поступают как парочка обиженных детей. Папа с мамой были преисполнены таким злобным безразличием к этому миру, что не хотели дарить ему ничего – ни хрустящего огурца, ни вишневого цветка.

Я уже привыкла действовать не эмоционально, а рационально, и раз родители сказали нет, незачем напрасно разбрасываться ресурсами – тем более свадьба уже на носу.

После этого упадок и гибель стали наваливаться пугающе быстро. Уже через несколько недель у мамы обнаружился рак в серьезной стадии, и вскоре ей отрезали грудь. Несмотря на это, свадьбу отменять не стали и сыграли ее осенью – я к тому моменту уже была «немного беременна». Праздновать решили на моей родине, в ресторане в райцентре, – так выходило дешевле.

Для подготовки к свадьбе мы несколько раз приезжали к родителям – договариваться о машинах, ресторане, музыке. «Приятные» свадебные хлопоты получились с оттенком горечи и страха. Мама не хотела ничего – ни делать прическу, ни подбирать себе наряд, ни красить ресницы и губы в честь моего выхода замуж. Она уже как будто отчислилась из этого мира и просто доживала положенное. Единственный момент, который вызывал в ней бледное оживление, – финансовая сторона свадьбы. Она подробно расспрашивала, во сколько обойдется то и это и какую часть бюджета обеспечат Антон и его родня. Уяснив, что я – основной спонсор мероприятия, мама превратилась в какого-то фининспектора. Застигнув жениха в кухне или у телевизора, садилась рядом, делала грустные глаза и сверлила его взглядом:

– Еще не поздно. Вы бы подумали еще раз.

– О чем? – медленно закипал Антон.

– О свадьбе, – назидательно говорила мама. – О расходах. Отмените ресторан. Для чего это все?

– Для нас, для вас, для друзей, – отмахивался Антон.

– А мне не надо никакой свадьбы, – оживлялась мама. – Мне и кусок в горло не полезет, когда знаю, что почем. А для кого тогда – для чужих людей?

– О господи, – жених быстренько вскакивал и убегал в соседнюю комнату.

Мама находила его и там. Тогда он прятался в туалете, запирался и подолгу разгадывал кроссворды, сидя на унитазе. Каждый из них при этом бегал ко мне – жаловаться и ябедничать на другого, каждый просил «принять меры». Мама припоминала котлеты, которые она «пожарила себе, а этот лоб слопал». Антон ныл, что он не может так жить, когда у него во рту считают каждый пельмень. У меня с трудом хватало выдержки, чтобы утешать и увещевать их обоих.

Под моим жестким нажимом мама все-таки согласилась принарядиться и прийти на свадьбу. Когда она натянула платье, в глаза бросилась плоская половина груди – та, где удалили опухоль.

– Надо что-то придумать, – почесала макушку я. – Давай добавим в пустую чашечку лифчика какие-нибудь тряпочки или вату.

– Зачем? – запротестовала мама. – Чтобы люди думали, будто я здорова? Что у меня все хорошо? Что вообще все нормально?! Я не обязана им нравиться! Мне все равно, что они там почувствуют, глядя на меня. Я вообще могу не ходить. Чего я на этих свадьбах не видела?

– Мамочка, мне очень важно, чтобы в этот день ты была со мной. Чтобы сегодня все было радостно и красиво. Ведь я не так часто просила тебя о чем-то. И сейчас прошу сделать очень простую вещь. Ты это сможешь! Ну пожалуйста-пожалуйста, сделай это для меня! – применила я запрещенное оружие, и мама сдалась, ловко припертая к стенке чувством вины.

Мы принялись набивать пустую чашечку лифчика носовыми платками, шелковыми шарфиками, ватой. Но как ни впихивали мы это тряпье внутрь чашечки, выходило жутко неестественно. Родная грудь лежала в чашечке приятной тяжестью, красиво ее оттягивала. А соседняя чашка, сколько бы тряпок мы в нее ни пристраивали, торчала вверх.

– Все, я никуда не пойду, – мама устало опустилась на стул перед зеркалом, разглядывая декольте своего платья.

– Сейчас мы что-нибудь придумаем! – умоляла я.

Побежала на кухню и притащила большое яблоко. Оно легло в лифчик идеально. Теперь и правая, и левая половины груди выглядели одинаково значительными. Мама сконфуженно улыбалась.