Разбор платьев закончился. Марина щедро позволила забрать мне два. Я решила сразу примерить подарки сестры. Одно платье – блестящее и длинное, словно покрытое чешуей. В нем я была как змея. Второе – черное, бархатное, и в нем я была пантерой. Совсем новое, даже бирка не срезана. Я тоже пока решила ее не срезать – вдруг понадобятся деньги, продам.
Видимо, ветер на улице разогнал облака – в окно хлынул солнечный свет. Я увидела в зеркале новое лицо и новую линию волос, новый блеск в глазах и даже откуда-то появившийся лоск. «Как же мы с Маринкой удивительно похожи, – пронеслось у меня в голове. – Я даже не выгляжу моложе ее, хотя она старше на десять лет». Не хотелось снимать платье – так оно мне шло. Я буквально вросла в него.
…Они ввалились в каминную на первом этаже совершенно внезапно, толкая перед собой маленький столик на колесах. На нем звенели чашки. Зазмеился запах кофе, ликера, выпечки.
Минутой раньше в эту комнату проскользнула я, в новом бархатном платье с колющей спину несрезанной биркой. В руках у меня был новенький (а на самом деле старый, надоевший сестре и передаренный мне) айфон. Я надеялась сделать селфи в их гостиной – чтобы все в «Одноклассниках» поразились. Заслышав шаги, спряталась за портьерой.
– Марина, ты превращаешь семейное гнездо в странноприимный дом, – ласково увещевал жену Борис. – Даже Домострой это ни разу не одобрит. Спроси вот у своего батюшки, правильно ли ты поступаешь? Зачем тут эта твоя родственница? Когда она уже уедет?
Марина проигнорировала вопрос, молча переставляя посуду. Потом они с Борисом расселись по бокам маленького круглого столика, глядя на огонь.
– Ты сделала запрос брокеру на продажу акций, – устало сказал Борис, отхлебывая кофе.
– Сделала, – самодовольно, с улыбкой кивнула Марина.
– Не будь дурой. Ты прекрасно знаешь, что не имеешь права без моего согласия выводить активы в кэш.
Они беседовали тихо, уважительно. Почти с любовью. Я даже не сразу поняла, что на самом деле это скандал, ядовитая семейная ругань в высшем обществе.
Я много видела ссор между мужем и женой. Однако то, что происходило между Борисом и Мариной, выглядело очень странно. Неестественно тихая стычка.
– Акции записаны на меня, они мои. Я делаю то, что считаю правильным, – очень спокойно, ответила Марина, бесшумно закручивая ложечкой в своей чашке воронку.
– Мы не будем сейчас обсуждать, насколько они твои. Они даже не вполне мои, – передернул плечами Борис, как будто группируясь перед прыжком. – Но специально для таких глупышек-тетенек, как ты, умные дяди сочинили Семейный кодекс. Слышала такое слово?
– Словосочетание, – поправила Марина.
– Что?
– Это не слово, это два слова – словосочетание, – усмехнулась сестра.
– Так вот про сочетание: ты не можешь ничего продавать без согласия супруга, понятно? Юридически. Не имеешь права.
– А как же ты продаешь без моего согласия то и это?
– У меня есть твое согласие на все, – произнес Борис и задержал над столом руку с ножом, которым намазывал джем на булочку.
Повисла нехорошая пауза. Нож все плавал и плавал над тарелками, с него сочились ягодные капли.
– Неужели? – Марина протянула руку и с небольшим усилием вынула нож из руки мужа.
– Ты подписала тонну чистых листов – помнишь? Ты своим куриным умишком не понимаешь, что делаешь. Продать без меня, конечно, ничего не получится. Но из-за твоей дурости произошла утечка информации, будто я скидываю акции, люди забеспокоились. Доверие ко мне пошатнулось. Цена компании упала. Это вредно. Так делать не надо. Поняла?
– Очень хорошо. Значит, именно это я и продолжу делать, – ледяным тоном отрезала Марина.
– Я предупредил, – чашка Бориса звякнула о блюдце, словно металлическая.
– Борис, это грязные деньги… – неожиданно жарко зашептала она. – Признайся, грязные?
– Если нужна стерильность, всегда можешь отправиться туда, где ее поддерживают, – фыркнул Борис. – Кстати, мне очень рекомендовали ВИП-отделение в клинике неврозов. Если ты опять намерена кликушествовать и вопить «покайся», то на сегодня наше общение закончено.
Послышались его удаляющиеся шаги. А следом – семенящие Маринины.
– Стой! – потребовала она.
– Я все сказал!
Борис тяжело поднимался по ступенькам, ведущим наверх, в его кабинет. Ее шажки застучали следом мелкой барабанной дробью – догоняя, обгоняя, как будто в лестнице, по которой бежала она, было раз в десять больше ступеней, чем на его пути.
– Как ты можешь жить в обмане? – прицепилась она. – Ладно, допустим, ты можешь. Я – не могу. Дай развод и отпусти с тем имуществом, что записано на меня. Хорошо, с половиной всего, что нам принадлежит, если на меня записано больше половины.
– Ни рубля. Ни копейки не достанется лицемерным ханжам, которые твоими руками лезут ко мне в карман, – отрезал Борис, дернул на себя дверь кабинета и быстро ее захлопнул.