И это взойдёт

В марте, когда пришло время рожать, я занервничала. Просилась в роддом – знала немало историй об ужасных финалах «естественных» домашних родов. Но все мои мольбы и причитания оказались напрасными. Все, чего удалось добиться – чтобы, когда начались схватки, на пороге оказалась акушерка. Немногословная, даже суровая. Она мастерски делала вид, что я ее не интересую. Периодически заныривала мне между ног, смотрела раскрытие, шипела: «Потерпи еще, милая, рано». И уходила на кухню – читать книжку и пить чай. Я не могла поверить своим глазам: как она может спокойно перелистывать страницы, когда я тут лезу на стенку от боли и страха?!

Но все обошлось. Малыш родился, закричал и тут же обдал нас обеих фонтанчиком.

– Кто у вас, мамаша? – строго, но торжествующе спрашивала акушерка, тыча мне в лицо младенца.

– Мальчик. Сын… – прохрипела я и обняла ребенка.

Я смогла! Мы смогли. Вышли из этого дня целыми, невредимыми, живыми.

Акушерка проворно заштопала небольшие разрывы и засобиралась уходить.

– Как кормить, к груди прикладывать, пеленать, подмывать, знаешь? – обернулась она на пороге.

– Знаю, – беззаботно ответила я, предполагая, что мудрости, почерпнутой из серии книжек «Малыш родился» и «Вы стали мамой» более чем достаточно, чтобы справиться не то что с одним младенцем, а и с целой ордой.

Мы остались вдвоем. Потекли самые сладкие, тягучие часы. Мы засыпали и просыпались одновременно. Малыш сосал грудь, уделывал подгузники и таращился дымчатыми глазенками. Я уже прикидывала, в каком из незаметных и удаленных от главного входа уголков сада можно будет разбить детскую площадку – с песочницей, качелями, горкой и ручейком.

Ждала БМ, чтобы похвастаться: такие красивые, крепенькие и спокойные младенцы рождаются, дай бог, раз в десять лет. К тому же сын! Но БМ не появлялся. От него принесли огромную корзину роз с лаконичной запиской «Поздравляю от всей души!». И все. Так что имя ребенку я выбрала сама – Георгий.

Через неделю нагрянула Марина. Она с ласковым сочувствием разглядывала меня и кроватку, увитую кружевами, подушечками, кармашками и игрушками, обшаривала взглядом дорогущий а-ля винтажный пеленальный столик, штабеля японских памперсов, бутылочки, пеленочки, бодики, пеленки, погремушки, мобили, качельки, шезлонг, кокон. Я щедрой рукой заказывала все, что находила примечательного в журналах и каталогах для мамаш.

– Да… Хорошо устроились.

– Должно же тут хоть кому-то быть хорошо, – ответила я и зачем-то решила ее подразнить. – Это еще не все. В плане заказов – качели, песочница, каруселька, кораблик, горка, настил из лиственничной доски, стена с покрытием под грифельную доску – все, что любят дети.

Марина как-то невероятно обидно рассмеялась.

– Ох, девочка, какая же ты смешная, – она даже потянулась к моей голове, чтобы типа погладить, но в последний момент отдернула руку и приложила ее к своей щеке, жалостливо покачивая головой. – Так не хочется тебя огорчать…

– В смысле? – ощетинилась я.

– Нет-нет, это не мое дело, – отрицательно покачала головой Марина. – Пусть он сам тебе все говорит, нечего сваливать на меня всякие неприятные поручения и прятаться за моей спиной.

– Говори уже! – велела я, быстро переключившись с крика на шепот.

– Пусть с этим разбирается тот, кто заварил кашу. Но ты слишком оптимистична. Можно понять, конечно: дофамин, окситоцин, вся эта эйфория… – она лениво потянулась и направилась к двери. – Поздравляю. Наслаждайся моментом. Только не забывай, чья это земля. Для кого это все вокруг, – и она повращала глазами, пытаясь, видимо, обрисовать перспективу от горизонта до горизонта. – Не для вас. Не ваша, – и аккуратно прикрыла за собою дверь.

У БМ все-таки хватило мужества самому рассказать мне, какую участь он приготовил для нашего сына. Он вспомнил о нас через месяц. План его был прост до чудовищности: примерно полгодика мне, так и быть, дадут побыть с сыном, покормить его грудью, а в сентябре ребенка отправят в специальный (очень хороший) интернат, потом в кадетский корпус, и я его больше не увижу. («Сама понимаешь, эта усадьба – не место для детей, тем более внебрачных. Не положено от слова “совсем”»). Но поскольку он очень добрый и отзывчивый, то полгода – так и быть.

– То есть для собственного сына ты уготовил судьбу сироты при живых матери и отце? – переспросила я. Мне казалось, что БМ сам не до конца понимает, что за чушь он несет.

– Если он останется здесь, то никогда не выйдет за ворота, – ответил он. – Ни школы, ни друзей. Может работать твоим помощником, когда вырастет.

– То есть типа станет твоим рабом?

– Рабом? Разве ты чувствуешь себя рабыней? У тебя есть все, что захочешь. Похоже, женщины от природы лишены ума. Вы тут все делаете все, что вам взбредет в голову – рожаете, бухаете, цветочки разводите и спите до полудня, а я корячусь изо всех сил, чтобы сохранить хоть какой-то порядок, чтобы это все защитить. У вас есть покой, отдых и нет никакой ответственности. А я волоку это все на себе! Ради вас. Раб тут я!