И это взойдёт

Он даже не представлял, что в этот момент придумывает себе Флора, какие страшные картины рисует ее воображение. Если бы между ними еще сохранялась какая-то откровенность, то он бы узнал, что каждый раз, когда, едва кивнув ей, берет младенца на руки и уходит с ним в сад, в траву, в свой дом, сердце Флоры падает в пятки, и она леденеет от мысли, что ребенка у нее забрали навсегда. Что Поленов унес его, чтобы отдать уже в детдом, в интернат, на воспитание-усыновление, что он поторопился и исполнил свою угрозу раньше, чем обещал. И в те минуты, когда он вглядывается в дымчатые глазки и маленький розовый кулачок сжимает его палец, она обмирает от тревоги, что больше не увидит сына.

Он не заметил, что она стала прятать ребенка. Что все чаще к моменту его прихода малыш оказывался спящим: «Т-ш-ш-ш! Не трогай, не говори, не шуми, он спит!»

Если бы она могла читать его, как книгу, то… Нет, пожалуй, даже тогда она не проникла бы в его чувства и намерения. Потому что Поленов и сам для себя еще не облек это в слова. Это еще не стало намерением, оставаясь лишь смутным чувством: он начинал любить этого ребенка.

В тот день заскочил буквально на пару минут – времени на самом деле не было, внезапно обрушившиеся рабочие проблемы норовили затмить собой все, но слишком уж хотелось взглянуть на малыша. Младенец спал так мирно, что казалось, даже не дышит. Умиление и страх одновременно.

«Не буди», – строго прошептала Флора.

Он потоптался рядом с кроваткой. Флора отошла в другой конец комнаты, как бы намекая, что и ему, Поленову, надо отойти и не тревожить ребенка. Но малыш вдруг проснулся. Не издал голодного недовольного писка, не зажмурился, не испугался, а улыбнулся. Беззубой, обезоруживающей, летучей улыбкой. Такой пронзительно-чистой и искренней, что Поленов понял – сам сейчас расплачется. Улыбка уже испарилась с лица младенца, он причмокнул и снова закрыл глаза.

Поленов молча развернулся и вышел. Закрывая за собой дверь (Флора не окликнула и ни о чем не спросила), он со всей ясностью вдруг почувствовал: ребенок здесь не лишний. Он сам не мог поверить, что еще пару месяцев назад говорил про неуместность детей в этой усадьбе, и что нужно его – сына! – куда-то отдать, спрятать, замаскировать.

Нет, он не лишний. Он, возможно, самый нужный здесь человек. Наследник.

Поленов бродил по кабинету, перелистывал бумаги, открывал и закрывал файлы. В дверь постучали. На пороге стояла Марина. Внезапно, как щелчок: вот кто! Вот кто по-настоящему лишний в этом доме. Лучше бы она исчезла. Встречаются людские души, к познанию которых нет ни малейшего интереса. Наоборот – хочется их развидеть и раззнать. Она – из них.

Марина не решалась зайти в кабинет, стояла на вершине лестницы и что-то говорила. Слова проходили мимо него, словно Марина разевала рот беззвучно, как пойманная рыба с рассеченной крючком дрожащей губой. И такое искушение вдруг охватило. Стереть ее. Оттолкнуть. Точнее – толкнуть. Туда, в глубину лестницы. Он буквально увидел, как она падает вниз по ступеням. Стало страшно. И одновременно легко.

«Искушение, какое искушение!» – думал он, поглубже засовывая стиснутые кулаки в карманы брюк, чтобы не сделать то самое, легкое прощальное движение. Захлопнул дверь, чтобы не… И тогда он понял, что именно должен сделать.

Часть VI. 2015. ПОСЛЕДНЕЕ ЛЕТО. НОВАЯ ОСЕНЬ

Флора. Приглашение к бегству

БМ заявился с корзинкой для пикника. Велел взять плед и ребенка. Мы вышли в сад. Расстелили, накрыли, расселись. Все выглядело так, словно сейчас нас будут снимать для рекламы на «семейную аудиторию» или для журнала «7 дней». Представление какое-то. Но фотографа не было. Это шоу было поставлено только для него самого, желающего воплотить свои фантазии в жизнь: как он со своей «семьей» наслаждается жизнью, богатством и беспечностью. Идеальный фасад. Самолюбование, подпитанное моим унижением и бессилием.

Я не могла не признаться себе, что картинка и впрямь получалась очень похожа на мои мечты об идеальном пикнике с любимым и ребенком. Но при всем совпадении картинки я ощущала только пустоту и желание, чтобы он исчез. И еще… безумную жалость к этому мужчине, мучающему меня и ослепшему настолько, что он не видит ничего, кроме собственных иллюзий.

Сидя рядом со мной и сыном и отчаянно изображая идиллию, Поленов выглядел таким потерянным и одиноким, что на какие-то минуты я почти забыла, что мы с Гошей ему не семья и не несем ответственности за его счастье. Мне стало так жаль БМ, что я даже забеспокоилась, как бы он не заметил моего к нему отвращения.

В тот самый момент, когда я потянулась к сыну, чтобы устроить его на своих коленях, Поленов вдруг наклонился и тронул рукой мою руку.

– Выходи за меня. Давай поженимся, – сказал он.

Я отогнала вившуюся над едой осу. Пожала плечами. Усмехнулась:

– И что для меня изменится после этого? Мы просто поменяемся местами с Мариной?

– Все изменится. Мы уедем из страны. Я, ты и сын. Оставим это все за спиной. Начнем новую жизнь.