…И мы станем единым целым. Благодаря и вопреки. Так вот она какая – любовь!

Натта не могла уйти от Хоуохкэна не только потому что он спас ей жизнь. Как только он появился в их стойбище, он сразу начал оказывать ей знаки внимания. Её это и забавляло, и сердило – ему двенадцать, ей шестнадцать, она уже три года как была женщиной, ему ещё два года до того, как его посвятят в мужчины. И льстило – никто до сих пор с такой любовью не смотрел на неё. В лучшем случае ею интересовались, как дочерью вождя. Она отчаянно завидовала внешности старшего брата, похожего на красавицу-мать, и люто ненавидела своё топорно вытесанное лицо, хотя отца, на которого она была похожа как две капли воды, считала писаным красавцем. Поступок Хоуохкэна потряс её до глубины души. Ей почему-то казалось, что если она не покинет его ни на миг, то силой своей любви сможет удержать его душу на грани, а тело вернуть к жизни. Да, она полюбила Хоуохкэна, сама не заметив когда, но поняла это только сегодня, когда он свалился к её ногам с пулей в сердце, предназначенной ей.

Усилия двух женщин, не сомкнувших глаз этой ночью, не прошли даром. К утру кровь прекратила вытекать из раны. Хоуохкэн был ещё жив, но лежал без сознания.

Не мог заснуть и Нэпэйшни, очарованный небесным созданием невиданной красоты. Его любовь к Анпэйту, так он её назвал, – «сияющая», не смогла бы убить даже пуля, если бы она попала, как и целилась, в него.

Не могла сомкнуть глаз и Дори³. Так на самом деле звали певичку и по совместительству шлюшку из салона «У Китти» Форти-Майла, а в прошлом – примерную дочь уважаемого семейства и прилежную школьницу из Кентербери, по воле злого рока, а, вернее, по собственной глупости, перебравшейся из Старого Света в Новый. И заснуть она не могла не потому что её мучили воспоминания о сегодняшнем ужасном дне (в конце концов, этот день был не на много хуже предыдущих), а просто потому что ей было элементарно холодно. Когда её затащили в это варварское жилище, то кинули только тряпицу, в которую её закатали Гэлл⁴ с друзьями.

Так она и сидела без сна, пока вход в хоган бесшумно не приоткрылся, и кто-то бесплотной тенью проскользнул в него. Дори ничуточки не испугалась. Она так в свои пятнадцать лет устала от жизни, что и в её душе, и в голове образовалась звенящая пустота. Вот и хорошо, что так, в темноте, она закончит своё земное существование. Может быть там, в потустороннем мире, рядом с Богом, ей будет, наконец, тепло, сытно и спокойно? Но, вопреки ожидаемой неминуемой смерти, ей на плечи опустилось тёплое одеяло, в которое она тотчас завернулась и тут же заснула сном младенца.

³ – в переводе – «подарок»

⁴ – в переводе – «петух»

4

Дори проснулась счастливой. Ей снилось, что она вернулась в отчий дом в тихом и уютном Кентербери. Снился узенький канальчик с зелёной водой, на который выходили окна её спальни. Снились ласковые руки матери и её мягкая улыбка. Снилось строгое лицо отца. Но, почему-то, Дори была уверена, что он на неё не сердится больше, и очень рад, что она вернулась домой. Снился даже Кентерберийский собор⁵, настоятелем которого был отец. Последнее, что запомнилось Дори из сна, был радостный колокольный звон. Такой же красивый, как на свадьбе её старшей сестры.

В колокола вторглись какие-то посторонние звуки, и Дори проснулась. Она встала, подошла к узкой полоске света и осторожно выглянула в щель. И тут действительность обрушилась на неё – она не дома, не в своей уютной спальне, не со своими родными. Она в далёкой Америке, мало того, в плену у индейцев. И, кажется, одного из них она вчера убила. Ужас её положения пронзил острой иглой сердце. Дори затрясло от страха. Если бы не боязнь обнаружить себя, она бы закричала, но она заглушила вырывающийся крик одеялом и только тихонечко выла, как побитая собачонка. Все те страшные картины, которыми пугали её вчера, насилуя, Гэлл с дружками, так и вставали перед её глазами. И теперь её участь шлюхи в салоне «Китти» казалась раем по сравнению с тем, что ей предстояло испытать…

Дори отчаянно захотелось жить. Потом ужасно захотелось есть. Но, в первую очередь, пописать. Выйти наружу не было никакой возможности, и она помочилась в углу. Завернулась в спасительное одеяло, и то тихонечко выла от ужаса, то молилась о чуде с надеждой в сердце. Эта внутренняя борьба так измотала её, что она впала в оцепенение. В голове, как и вчера, образовалась пустота. И она сама не заметила, как полностью погрузилась в звуки, долетающие до её сознания извне…

Под утро у Хоуохкэна начался жар. Он заметался, и из зашитой раны опять начала сочиться кровь. Но главное – он был жив. Ещё жив… Со злым духом в лице белой женщины с огненными волосами вступил в борьбу⁶ Куидель.