Читаем И на дерзкий побег полностью

— Идите.

За пять минут до назначенного времени в наглаженной форме с портупеей и сияющих сапогах комдив сидел в начальственной приемной. Напольные часы в углу пробили десять ударов, аскетического вида женщина-секретарь кивнула — входите.

Лосев открыл створку высокой двери, прошёл в тамбур, затем открыл вторую дверь и оказался в просторном кабинете. На паркетном полу — ковровая дорожка, сбоку — три расшторенных окна. В глубине массивный стол, над ним портрет «Великого кормчего». Ниже, в кресле сидел в белом полотняном кителе хозяин кабинета.

— Здравия желаю, товарищ Линь Бяо! — вытянулся комдив.

— Рад видеть, товарищ Лосев, присаживайтесь — показал на стул сбоку.

Николай прошагал вперёд, сел. Уставился на первого секретаря.

— Как служба? Как семья? — поинтересовался тот.

— Спасибо. Всё нормально.

— У вас приличный китайский. А как с русским? Не забыли? — чуть улыбнулся Линь Бяо.

— Нет.

— Вот и хорошо, — первый секретарь сложил на столе руки. — У нас к вам предложение.

— Слушаю.

— Занять пост военного атташе посольства Китая в Москве.

— Но я же не дипломат? — вскинул брови Лосев.

— Это дело наживное. Как говорит товарищ Сталин, нет таких крепостей, которых бы не взяли большевики.

— Вы же знаете, на родине я осуждён и исключён из партии. Как и мой начальник разведки Шаманов, — Николай кашлянул в кулак.

— Исправим. Ну, так как? Подумайте, торопить не буду.

— Когда дать ответ? — встал со стула.

— Завтра. В это же время, — приподнявшись с кресла, Линь Бяо пожал комдиву руку.

К двери Лосев шёл, чувствуя на затылке взгляд.

Вернувшись в штаб дивизии, Николай тут же вызвал Шамана и рассказал ему о необычном предложении.

— И чего тут думать? Соглашайся. Заодно родину повидаешь, — оживился друг.

— Ну да. А если загребут и снова в лагеря?

— Это вряд ли. Насколько знаю, у дипломатов неприкосновенность. Опять же Линь Бяо сказал, что всё решат.

— Интересно, как?

— Раз сказал, значит, знает. У него голова большая.

После этого Лосев навестил жену с сыном. Джу уволилась из армии и работала в одной из пекинских больниц. Как всякая китаянка, она оставила всё на усмотрение мужа.

На следующий день в том же кабинете, Николай дал согласие.

— Правильное решение, — благожелательно кивнул сподвижник Мао. — Я в вас не ошибся. Кстати, как идут учения?

— Всё по плану.

— Хорошо. Пока можете быть свободны.

Спустя ещё месяц, в начале июля Лосева снова вызвали к Линь Бяо.

Первый секретарь открыл лежавшую на столе папку.

— Вам подарок, — протянул Лосеву гербовую бумагу. Это была выписка из решения Верховного суда СССР о пересмотре уголовных дел в отношении Лосева и Шаманова, их полной реабилитации, восстановлении в воинских званиях и возврате наград.

К лицу Николая прилила кровь, дыхание стеснилось.

— Выпейте, — налив из графина воды, член ЦК придвинул стакан Николаю.

Тот выпил, поставил стакан на место, прохрипел: «Спасибо».

— Я же говорил, поправим. А теперь пора ехать в ЦК, к товарищу Мао, — взглянул на наручные часы.

Выйдя из кабинета (Лосев всё ещё пребывал в ступоре), спустились на два этажа вниз, вышли, минуя часовых, на улицу. К подъезду тут же подкатил чёрный лимузин, сели. Урча мощным мотором, автомобиль стал набирать скорость.

Резиденция ЦК Компартии Китая находилась в западной части Пекина, на берегу озера Жун-наньхай, занимая целый квартал.

После соответствующей проверки въехали на территорию, остановились у помпезного, с высокими колоннами здания. Вышли из машины, поднялись мраморными ступенями в обширный холл. Там документы проверили снова. Сели в бесшумный лифт, поднявший обоих на второй этаж. Минуя ряд полированных дверей, прошли длинным коридором в приёмную.

— Товарищ Мао ждет, — понялся из-за канцелярского стола человек в гражданском.

Линь Бяо с кожаной папкой в руке вошёл первым. Лосев, одернув мундир, за ним.

Кабинет Великого кормчего впечатлял размерами и интерьером. Потолок украшала хрустальная люстра, стены отделаны красным деревом, на полу дорогой персидский ковер. Вдоль одной из стен шкафы с книгами, в глубине рабочий стол. У другой стены, глядя в одно из окон со шторами, вполоборота стоял выше среднего роста мужчина и попыхивал сигаретой в янтарном мундштуке. На нём была серая тужурка с отложным воротником, такие же широкие брюки, на ногах шевровые ботинки. При виде вошедших он обернулся и, неспешно ступая, подошел.

Линь Бяо доложив о прибытии, представил Лосева.

Мао Цзедун внимательно окинул того взглядом и указал рукой на два стула рядом с рабочим столом. Все направились туда, сели. Загасив сигарету в пепельнице, вождь китайского народа с минуту помолчал, а потом сказал, глядя Лосеву в глаза:

— Вы назначаетесь военным атташе посольства Китая в СССР. Задача — наладить рабочие отношения с командованием советской армии на предмет оказания нам военной помощи в Корее. Американская военщина всячески мешает распространению коммунистической идеи в этой стране, препятствуя свержению там антинародного режима. Имеются ли вопросы?

— Никак нет, товарищ Генеральный секретарь! — встав, вытянулся Лосев.

— Тогда удачи, — тоже встав, пожал вождь Руку.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза