И налегке умчаться в вечность

Роман Иванович: — Бывало, вечерами сядем у окна. Читаем вслух. Особенно любили классиков; Лескова, Гончарова и Тургенева. Но мама упоённо проникалась Чеховым. Его рассказы; «Бабы», «Палата №6», «Крыжовник» — восхищали. Но я же больше тяготился к Достоевскому. Вот мог же Фёдор Михайлович увлечь, скажу я вам.

Елена Станиславовна: — И что же вам у Достоевского?.. Хотелось бы понять. Чем он вас встревожил?

Роман Иванович: — Так вы уже и догадались? Нет, но я, конечно, не берусь судить и утверждать. Но «Преступление и наказание» — бесспорно философия. И я предполагаю, что это даже экономическо-психологический трактат. Недаром ведь, что классика?.. Ну, до чего же актуально, злободневно. И мастерство пера!.. Нет, каково?.. Художественным словом и об издержках ремесла? О ростовщичестве. А место выбрано?.. Вот этот его Питер! Эти тени – полутени, серость, слякоть. Раскольников в нужде и сырости. Старуха вожделеет над копейками…

Тут он спохватился:

– А кстати, ведь она была довольно бойкая бабуля. И возрастом всего под шестьдесят. По нынешним-то меркам отчего старуха?.. А этот же Раскольников?.. Студент, бедняга и одет в рванину, залез в долги, жить не на что. А из квартиры того гляди погонят. Да и квартира — пшик! И не квартира вовсе, а коморка. «Однушка» в старом фонде ну куда приличнее, скажу я вам.

Директорша: — Вполне возможно. Что же дальше?

Роман Иванович, зловеще наклоняется, глаза навыкате:

– И покусился тот Раскольников на сущее злодейство. И совершил его! Но после… Угрызений совести он вынести не смог. Не смог!

Кошкин возбуждённо соскочил со стула:

– И всё! Нет больше сил терпеть. На улицу! На перекрёсток! К чёрту!.. На Голгофу! На мост!.. И этот крик его растерзанной души.

Роман Иванович втянул в себя со свистом воздух и выкрикнул:

– Я убийца!!!

– Ох, ёж тебя!.. – в стуле подпрыгнул организмом Ситник.

Мария Анатольевна в тихом напряжении вся вжалась в кресло.

Елена Станиславовна, хватается за сердце:

– О, Господи!

Верунчик испугавшись, вбегает в кабинет. Агенты не подвижны, привычны к склокам и всяким скандалам.

Верунчик, озабоченно: — Елена Станиславовна?..

Директорша: — Не беспокойтесь. Всё в порядке.

Роман Иванович присел на стул, чуть погодя продолжил:

– Ну, нет, конечно. Такой сюжет возможен только в Питере. В Москве не так. Москва другая; спокойнее. дремотнее. И климат здесь у нас гораздо лучше.

Елена Станиславовна, с надеждой в голосе: — А климат вы имеете в виду финансовый?

Роман Иванович: — Любой. Что тот, что тот.

Директорша: — Скажите мне, Роман Иванович…

Испытующе смотрит на бумаги Кошкина и в них что-то ищет взглядом:

– Ну, а другие — прочие произведенья Достоевского? К примеру «Идиот»?

Роман Иванович: — Прекрасно. «Идиот», это прекрасно. Сказал бы я, что это психологический роман. Но к ремеслу, – рукой обводит кабинет агентства, — он отношенья не имеет. Никакого.