...И никто по мне не заплачет

Женщина влепила ему поцелуй в ухо, и, когда он слегка отстранился, Лео увидел, что на его лице отнюдь не написано удовольствие, напротив, оно скорее сердитое и покорное судьбе. Такие лица были у грузчиков, когда машина с углем останавливалась у дома на Мондштрассе и им предстояло тащить тяжеленные мешки на четвертый этаж к Рудольфу Мариа Диммеру, где не давали на чай. Но весь обратившийся в слух могиканин не знал человека, лежавшего на одеяле. А женщина опять сказала:

Сладуля! — и еще вздохнула вдобавок. Но тут она подняла голову, и Лео громко воскликнул:

Господи Иисусе!

Это была жена разъездного агента Кампфа. Волосы упали ей на лицо, почему-то казавшееся сегодня припухлым. Мужчина сказал:

Там кто-то есть.

Он быстро вскочил, но Лео уже дал тягу — только треск пошел по кустам.

Сначала он машинально бежал левой ногой. Мужчина все равно не пустился бы за ним вдогонку, потому что у него спали штаны. Лео мчался домой. Картина, которой он стал свидетелем, отнюдь не была целомудренной. Не такой уж он маленький, чтобы этого не понимать. Хоть он еще и ловил в марте майских жуков. А женщина, которая сказала «сладуля» и поцеловала в ухо чужого дядьку, была женой Кампфа. Того самого, что каждый божий день уходил на работу, а дома чистил за дверью свои башмаки, и все жильцы это знали.

Лео пошел медленнее, так как до дому было уже близко. В страшном смущении поздоровался с господином Диммером, который все еще хромал, хотя ему уже несколько месяцев как сняли гипс. Господин Диммер на приветствие не ответил.

Едва только фрау Кампф поднялась с земли, как сладкий блеск погас в ее глазах. Мужчина, с которым она познакомилась в кино, глуповато рассмеялся и сказал:

Надо идти, а то тут народ.

Он нагнулся и поднял одеяло, они взяли его за все четыре конца и сильно тряхнули; из одеяла вытряслись травинки и несколько прошлогодних листьев. Мужчина пошел впереди, неся под мышкой скатанное одеяло.

Потихоньку он посмотрел, что там у него в правом кармане. Там была пятимарковая бумажка. Он подумал: пять монет есть пять монет. От железнодорожного полотна фрау Кампф пошла в одиночестве.

В тот же день, уже под вечер, Лео встретил фрау Кампф на лестнице, и она сказала ему:

Сходи-ка за молоком, получишь десять пфеннигов.

Он посмотрел на нее пытливым, внимательным взглядом и взял кувшин. Итак, она его не узнала. Когда он вернулся, фрау Кампф впустила его в переднюю и в поисках мелкой монетки стала рыться в своей сумочке. Ничего не отыскав, она пошла в кухню, а сумочку положила на подзеркальник. Из нее выпала зеленая коробочка, и, так как фрау Кампф была на кухне, Лео поднял ее и сунул в карман. Выйдя на лестницу, он в нее заглянул. Там лежали резиновые подвязки.

Дул жаркий ветер с гор, Карл Коземунд ссорился с женой. На него временами находили приступы аккуратности, тогда он поднимал отчаянную возню в кухне и заглядывал в большую хозяйственную сумку и еще за радиоприемник на кухонном шкафчике и всегда обнаруживал одно и то же: дырявый шелковый чулок, пояс с подвязками, бюстгальтер без задней пуговицы, нижнюю юбку с оторванными тесемками под диванными подушками, расшитыми несколькими на редкость туманными речениями:

«Останься для меня 3, 4+4» и «Кто не работает, должен хотя бы хорошо питаться».

А в хозяйственной сумке, он в этом уверен, лежит загнивший уже коричневый салат, начатая плитка шоколада для мадемуазель Марилли, просроченные купоны на скидку и размякшая головка мака. Эти предметы Карл, безнадежно покачивая головой и злобно улыбаясь, водружал на кухонный стол и ждал, покуда Матчи явится сюда из спальни или из коридора. Сначала он ничего не говорил, потому что наверняка знал, с чего она начнет:

Опять все обнюхал, старая ищейка!

А тебе что, не по вкусу этот натюрморт? Как у художника Пикассо. С подписью: попурри неряхи.

Кто же это неряха, интересно знать?

Ты, конечно, или думаешь, я имею в виду Марию Стюарт?

Какая еще Мария Стюарт?

Ага, где надо что-нибудь знать, там мы — фью! На это уж нас не хватает.

Не всем же быть такими умниками, как ты и твои приятели.

Тут Карл переходил в атаку.

Я тебе миллион раз говорил: салат не для того покупается, чтобы его гноить.

Салат целехонек, если кто и загнил, так это ты!

А шоколад для родной малышечки?

Чего ему делается, вот он лежит.

Ему-то ничего не делается, а вот у тебя башка не варит. Тебе что! Ты ведь денег не зарабатываешь.

Зачем же ты на мне женился? Я тебя умоляла, что ли?

— Господи, и за что мне это все!

И вообще, кому я, спрашивается, пожертвовала своей молодостью?

Матчи давно уже водворила салат обратно в сумку, и шоколад тоже, а подвязки, бюстгальтер и чулок положила на стул.

А Карл засунул руки в карманы и указательным пальцем стал буравить одну из тех дырок, что всегда у него там имелись. Взор его был поднят к потолку, где проходила трещина, похожая на профиль старой ведьмы.

Револьверщик Карл втянул сквозь зубы кисловатый кухонный воздух и вдруг заговорил уже мягко и весьма назидательно: