И отрёт Бог всякую слезу с очей их (СИ)

Впрочем, в этом гостеприимном доме был ещё один весьма радушный обитатель — гигантских размеров чёрный немецкий дог по кличке Вильгельм. И пёс немедленно проникся к новой личности самой что ни на есть искренней собачьей любовью, и, хотя она не была взаимной, похоже, обладателя огромной клыкастой слюнявой пасти это совершенно не смущало. Не смущало до такой степени, что он повадился приходить в спальню Кимбли и выживать того из слишком широкой для одного кровати.

Поначалу дни Зольф проводил в библиотеке или в разговорах с отцом Леонор, частично восстановил, частично обрёл новые знания по специальности и с маниакальным упорством принялся впитывать менталитет и философию мира, в котором оказался. Хочешь диктовать правила — изволь для начала играть по чужим.

Не то что бы Кимбли хотел стать законотворцем — его больше привлекала роль наблюдателя, временами вовлечённого в активные действия: он жаждал хорошей войны, правильной гонки на выживание и был готов проигрывать там, где ставкой выступала его собственная жизнь — или смерть, с какой стороны смотреть. Но он очень хотел вернуть себе алхимию, канонаду взрывов и красоту человеческой боли. Все это вызывало колебания его душевных струн, резонировало с внутренней философией и отвечало его личному эстетическому чувству, заставляя всё его нутро трепетать в экстазе.

А для этого предстояло поработать. Впрочем, работать Багровый тоже любил.

Вечерами приходила Ласт и приносила то газеты, то книги, где так или иначе была информация об алхимии. В этом мире её считали чем-то вроде оккультного знания, давшего жизнь прочим естественным наукам, тупиковой ветвью. Однако, многие воззрения были абсолютно верными и для современной аместрийской алхимии. Значит, предстоял долгий и вдумчивый поиск.

Вдобавок к этому, Кимбли было необходимо разобраться в здешней химии. Поначалу, открыв учебники, он схватился за голову: всё же в этом мире наука ушла далеко вперед. Зато здесь была таблица Менделеева, которая привела Зольфа в полнейший восторг и помогла упорядочить и рассортировать все имевшиеся и вновь полученные знания.

*

Ласт была довольна: отец счастлив хорошей компании, Марии есть о ком позаботиться. И уж кто-кто, а зануда и перфекционист Кимбли найдёт способ открыть Врата, не зря же его так ценили, что сохранили ему жизнь! Но было ещё кое-что. Как Грид алкал стяжать в своих руках все блага и власть мира, как Глаттони мечтал попробовать всё на зуб и утолить свой голод, так и она предпочитала иметь возможность насладиться собственной греховной сущностью. Ей льстили полные вожделения взгляды аместрийца, его внимание к деталям, ей была интересна его изощрённая философия, которую он — а Ласт не сомневалась в этом — обязательно применит в любой плоскости взаимодействия с миром.

— Вино? — спросил Кимбли удивлённо, вставая из-за стола, заваленного книгами, картами и бумагами, чтобы встретить вечернюю гостью, которая, придя со смены раньше, попросту вошла в гостевую спальню, где поселили «юного химика», как выразился херр Шварц. — Мне же предписали строжайшую диету.

Всё-таки он неисправимый педант.

— Немного красного сухого не повредит, ты ещё не до конца излечился от анемии после кровопотери, — возразила Ласт, подходя к столу.

Зольф взял маленькую бутылку тёмного стекла, поставил её на стол и жестом пригласил Ласт сесть, придвинув стул. Порадовавшись тому, что в небольшом шифоньере оказалось два винных бокала — на удивление, совершенно не пыльных, видимо, Мария с маниакальной страстью убирала весь этот огромный дом, — Кимбли также выставил их на стол.

Пламя свечей плескалось в бокалах багряными отблесками, когда Кимбли с напускной отстранённостью рассказывал обо всем, что он вычитал и систематизировал. Перо, кочевавшее из одной его руки в другую, вырисовывало схемы на бумаге, голос был ровным и только направление взгляда и лихорадочный румянец на бледных щеках выдавали некоторую экзальтацию. Только неясно, что же было раздражителем: ощущение близости к разгадке хотя бы части ребуса, подкинутого этим союзникам поневоле ироничной жизнью, или же распахнувшиеся полы чёрного пеньюара, отороченные лебяжьим пухом и открывающие вид на фарфоровую кожу полуобнаженного тела Ласт. Ей доставляло удовольствие ходить по грани, чувствовать себя желанной и определять самой, что, когда и кому будет дозволено. Сейчас ей хотелось ощутить страсть конкретного человека, который задумчиво водил пальцем по холодному металлу ручки в его руке и облизывал пересохшие губы.

Зольф отложил перо и, слегка наклонив голову, посмотрел слегка помутневшим взглядом в глаза собеседницы.

— Тебе же уже всё равно, о чём я сейчас говорил, — он не спрашивал, он утверждал, выдыхая слова ей прямо в губы, приблизив своё лицо к её и расплываясь в бесстыдной улыбке, скользил едва заметными прикосновениями кончиков пальцев по её щекам и после зарывался руками в пахнущие ванилью волосы, целовал в ярко накрашенные губы — легко, нежно, словно дразня.