И отрёт Бог всякую слезу с очей их (СИ)

— Эдвард Элрик, прошедший сквозь Врата, Стальной, кажется… — он словно бы слегка замялся, — алхимик. Пришедший в этот мир, чтобы найти бомбу. Ах, какая ирония.

— Больно много знаешь, — проворчал Эд, поджав губы и скрестив руки на груди.

— Больше, чем ты думаешь, — самодовольно осклабился Шлезингер, однако на тоне голоса это никак не сказалось. — Ничего, скоро мои знания останутся при мне. А вы, господа, отправитесь в мир иной. И сможете оттуда сколько угодно вести беседы хоть с Богом, хоть с дьяволом. Что же вы не хотите провести последние минуты весело? Скоро начнётся забег, да и напитков здесь множество, всё включено.

— И смерть по абонементу, — проворчал Энви. — Да вы щедры так, что на радостях и обосраться недолго!

— Туалет здесь тоже есть, — отметил Шлезингер. — Но вернёмся к более насущным делам.

Альфонс и Эдвард оглядывали помещение, прикидывая пути к отступлению. Ситуация выглядела неутешительной — тот, кто планировал эту акцию продумал всё до мелочей. Вниз прыгать было нельзя: во-первых, высоко, во-вторых, это неизбежно привело бы к панике. Все выходы уже перекрыли, да и вооружённого персонала оказалось как минимум по четверо на каждого из них. Конечно, у них была автоброня Эда и два гомункула, но устраивать заваруху в таком скоплении народа явно не стоило — слишком высок риск жертв.

— А о побеге даже не думайте: под ложей взрывчатка. Её хватит, чтобы стереть с лица земли этот чёртов стадион со всеми людишками.

Эд сжал зубы. Этот самодовольный гад ещё и приплёл ни в чём не повинных людей к своим злодейским планам! Интересно, о какой такой взрывчатке он говорил?

— Если ты думаешь, что я говорю про ту бомбу за которой ты так рьяно охотишься, то ты не угадал, — продолжил Шлезингер, обращаясь к Эду. — Точнее, угадал отчасти. Старина Рубер хотя и был алкоголиком, оказался толковым малым. А бомбу ты не найдёшь. Во-первых, её нет в Германии, она в куда как более достойном месте. Во-вторых, да, кажется, я повторяюсь, никто из вас отсюда больше не выйдет.

Он закурил, победно оглядывая всех присутствующих. Однако впечатления от триумфа оказались смазанными: и Ледяной, и Багровый алхимики смотрели на Хельмута вовсе не со страхом и благоговением, как он ожидал, а с высочайшим презрением, которого даже не пытались скрыть. Это нечеловечески раздражало.

— На тебя, Кимблер, — он мстительно усмехнулся, в один глоток осушив стакан, — на тебя повесят этот страшный террористический акт. И на твоих приятелей с противоположного конца этого стадиона: Хаусхоффера, Вагнер, Прёль… Кстати, Гесс… Это же он — старина Руди — он решил отсидеться в безопасном месте, пока вы демонстрируете превосходство Германии, рискуя задницами. А вы, — он стряхнул пепел и указал на Элриков, — честные немцы, падёте случайными жертвами фанатиков, носящих свастику, — он посмотрел в упор на Маттиаса.

— Кстати, про фанатиков. Ведь это ты, Кимблер, нацист и антисемит, решил подставить несчастного Рубера и концерн AGFA? Ведь это семейная компания ужасных, омерзительных евреев-Мендельсонов! Посудите сами: AGFA остаётся за бортом, долгие разборки мешают консолидации, потом ещё пара несчастных случаев — и немецкая химическая промышленность развивается уже не так стремительно! О каком оружии массового поражения может идти речь? Но такие, как ты, Кимблер, тоже иногда ошибаются, поэтому ты и не успеешь спасти свою драгоценную задницу — какая ирония! Тебя убьёт то, чему ты посвятил всю свою жизнь!

Шлезингер подошёл к стойке, жестом попросил повторить, взял подобострастно наполненный барменом стакан и, неторопливо пройдя обратно, сел и продолжил.

— А вы, ребята, — он обратился к Элрикам, — просто мешаете мне. Мне нужна бомба, а вы вертитесь вокруг неё, как назойливые мухи.

Он сделал пару глотков и затушил окурок.

— Но ничего, скоро от вас и от этого стадиона останется только воронка. Зато представьте, как будут плакать и цыганочка, и твоя цветочница, — он снова кивнул в сторону Маттиаса, — и твой именитый папаша, — Хельмут метнул колкий взгляд в Ласт, — как они возненавидят нацистов! Все, чьи дети, мужья, братья, жены, матери и отцы полягут здесь — все! Все возненавидят нацистов! Германия ещё больше потонет в междоусобицах и долго не сможет оказаться на мировой арене как та страна, с которой хоть сколько-нибудь стоит считаться!

Исаак усомнился — этот человек никак не мог быть разведчиком Советов. Но он однозначно был шпионом, ещё и раскрывшим часть карт. Не Советы — потому что руководство этой страны никогда бы не пошло на организацию кровавого теракта из-за такой мелочи. Но кто тогда? Британия? США?

Внизу начались ска́чки, и стадион огласился криками, свистом и бурными апплодисментами.

— Вот ты, — Шлезингер снова обратился к Исааку. Голос его не стал звучать громче, но каждое слово доносилось отчетливо, несмотря на шум и гам вокруг, — вот что тебе в обществе Туле? Что ты там вынюхивал? Искал, какую бы информацию кинуть своей подстилке-шпи…