И отрёт Бог всякую слезу с очей их (СИ)

Об отъезде Хаусхоффера женщина не знала почти ничего, кроме того, что его шведский приятель привез в Мюнхен каких-то восточных гостей. Введение иностранцев усложняло и без того становившуюся все более рискованной игру. А всеобщее помешательство на всех этих вратах, иных мирах и несуществующих бомбах больше и больше походило на уже порядком истаскавшиеся приёмы отвлечения внимания. Анна исправно играла свою роль, но всё острее чувствовала себя выкинутой за пределы арены, на которой происходили действительно значимые события.

Было ещё кое-что: хотя Анна была на прекрасном счету в Центре, как правило, ей выдавалась роль глупой истеричной блондинки — словно женщина не может играть роль позначительнее! Но нет — вне зависимости от умственных и актёрских данных, ей было отведено одно-единственное амплуа, порядком набившее оскомину. Чем дальше, тем больше разведчицу не устраивало такое положение вещей.

Вернувшись в комнату, она задержала взгляд на лице спящего Исаака. Во сне он казался неожиданно открытым и беззащитным, так не похожим на самого себя. С каждым днём Анна понимала неотвратимость момента, когда она просто исчезнет и оборвет все связи с ним, и с каждым днём это осознание давалось ей всё сложнее. То, что начиналось как производственная необходимость вкупе с желанием совместить приятное с полезным, обрастало новыми нюансами, засасывало в пучину привязанности — поначалу незаметно, а теперь всё стремительнее и стремительнее. Поэтому ей оставалось жить сегодняшним днём, а прямо сейчас — сегодняшней ночью. Она пробралась обратно в постель, вползая в в кольцо теплых рук Исаака и, уткнувшись носом в его плечо, отдалась во власть Морфея.

***

Ульрих сидел в доме матери в Мюнхене прямо на холщовом чехле, надетом на кресло. Передвигаться самостоятельно у него получалось с невероятным трудом — нога в гипсе и два неудобнейших казённых костыля делали своё чёрное дело. Но перспектива попасть после излечения в участок мальчишку не вдохновляла, так же, как и возможность три-четыре недели проваляться на больничной койке, поэтому он возблагодарил бога, что наивные эскулапы положили его в палату на первом этаже. До Мюнхена он добирался почти целую неделю, хотя ему и повезло присоединиться к престарелому бюргеру, ехавшему к внукам на исключительной новой машине Карла Бенца, подаренной всё теми же внуками. Дедуля постоянно останавливался, отклонялся от маршрута, много болтал — но зато кормил юношу и даже оставил ему на всякий случай свой номер телефона и номер телефона, как он выразился, отличного врача. Велел звонить не стесняясь, главное — сказать, что он от херра Вильгельма Зауриха. Ульрих горячо поблагодарил старого господина за подмогу, но, несмотря на сложности с передвижением, адреса не назвал и предпочёл пару кварталов доковылять самостоятельно.

Дом матери он помнил отлично; в его кармане как раз завалялась шпилька, которую обычно приличные фрау использовали для удержания волос в подобающем виде, а несносные сорванцы вроде него — для прохождения через так некстати закрытые двери. Особняк Дитлинде Эккарт, за который велись ожесточённые бои между истинными и ложными наследниками, к счастью, пока пустовал. О том, что будет завтра, Ульрих не думал с точки зрения прагматической — он твердо знал лишь одно: вскоре все признают заслуги жестоко убитой Дитлинде. А он, её сын, будет купаться в лучах славы матери. Не забыв при этом отомстить напыщенному трусливому петуху — всё же, по мнению прямого наследника безвременно почившей фрау Эккарт, порой судьба давала людям имена и фамилии, как нельзя лучше отражающие их внутреннюю суть.*

Дело осталось за малым — выздороветь. И сколько бы не храбрился мальчишка, в четырнадцать лет пересекший почти всю Германию, даже он осознавал необходимость обращения к врачу. Старикан говорил, что он лично все уладит, и, похоже, был и правда отчего-то заинтересован в растрепанном мальчугане на костылях. Главное, чтобы он не забыл о своём обещании, не перепутал Ульриха с кем-то ещё или не помер раньше времени. А пока сын Дитлинде Эккарт сидел в накрытом холстиной кресле перед не горящим из-за неимения дров камином и в очередной раз рассматривал засаленную бумажку, на которой убористым почерком были выведены адрес, телефон и имя: «Доктор Рихард Кунц».

***

Эдвард и Альфонс толкались у входа в дом Хаусхоффера — дворецкий не пустил их дальше порога, косо посмотрев на затасканную одежду Эдварда, и велел ждать херра Карла у дверей. Закрытых. Со стороны улицы, разумеется. Альфонс не разделял энтузиазма брата — ему казалось, что если Хаусхоффер хотя бы захочет с ними поговорить, это уже будет большой удачей. Эд то ли прятал неуверенность и страх за бравадой, либо считал старика идиотом. Второй вариант Ал отмел сразу — слишком хорошо он знал Эдварда. Наконец, хозяин дома соизволил выйти к визитёрам и пригласил их пройти в кабинет.

— Чему обязан, молодые люди? — глаза были холодны за бликующими стёклами очков.

— Нас интересует общество Туле, — на одном дыхании выпалил Эдвард.