И отрёт Бог всякую слезу с очей их (СИ)

Чунта вздохнул и ещё раз изложил события злополучной ночи по порядку. Он прекратил в своем монологе давать негативную оценку личности ненавистного ему химика, однако не умолчал как о факте его нахождения ночью на складе, так и о том, что его безвременно погибший брат Норбу был знаком с невестой Кимблера и некоторое время переписывался с ней. Тибетец, порывшись в вещах брата, даже нашел пару фотокарточек демоницы из его кошмаров. Одну из них он отдал полицейскому, вторую же оставил себе: хотя эта женщина пугала его, но она и влекла и манила его, как магнит.

…Он жадно целует её губы, она тонкими руками обвивает его мощное тело, фиалковые глаза призывно смотрят из-под опущенных ресниц, когда она, дразня, отстраняется. Страсть — беспредельная, лишающая разума, готовая перелиться через край — заполняет его существо, а демоница косо улыбается накрашенными губами и, подаваясь навстречу ему, обнимает, вонзив острые когти, преодолевая сопротивление плотной кожи и мощных мышц, сокрушая края ребер, причиняя нечеловеческую боль, заставляя захлебываться собственной кровью и жадно и бесплодно хватать воздух ртом…

…Он просыпается в холодном поту, дыша тяжело и часто, боль отдается легким эхом в перенапряженном теле; эрекция уже спала и белье перепачкано, но он, вытирая пот со лба, включает настольную лампу и вглядывается в старую выцветшую фотокарточку, с которой вовсе не развратно и призывно, а смущённо, улыбается фройляйн Леонор Шварц…

Комиссар нахмурился, разглядывая фото незнакомки, в которой он узнал посетительницу Кугера. Дело принимало странный оборот. Наскоро попрощавшись с тибетцем, он натянул фуражку и поспешил в участок. Наверняка полицайрат теперь не закроет дело, а завалит его дополнительной работой.

Хан был отличным следователем — он любил свою работу и умел находить и сопоставлять информацию. Но отчего-то этим делом заниматься ему решительно не хотелось — Маттиаса не покидало ощущение, что он вляпался в вязкую, липкую, дурно пахнущую субстанцию, от которой нет ни малейшего шанса отделаться так, чтобы не причинить себе и своим близким вреда. Более всего его тревожила судьба прекрасной цветочницы Грейсии, и он очень надеялся, что вся эта ситуация никак не отразится на её благополучии.

***

Одним прекрасным утром на пороге дома Безногого появился Веллер, как всегда, безукоризненно одетый, гладко выбритый и благоухающий одеколоном.

— Рад видеть вас, — он пожал инвалиду руку. — Хотел расспросить вас лично о новостях, а также посмотреть на обновленную коллекцию растений.

Безногий обрадовался нежданному гостю — несмотря на то, что до конца он не доверял никому, и даже себе, хороший сообщник всегда пригодится. Особенно когда сам ты ограничен в передвижениях.

— Проходите, конечно, — Шаттерханд повернулся и поехал по коридору, жестом приглашая гостя следовать за ним. — У меня для вас есть сюрприз.

Веллер отметил, что Шаттерханд свернул раньше — до поворота на оранжерею оставалось еще добрых метров пятнадцать, — отчего у Готтфрида засосало под ложечкой. Как знать, не решит ли этот человек, получив от него всё, что ему было надо, избавиться от него теперь. Особенно если Безногий все же получил какую-то ценную информацию об искомом предмете.

Однако страхи Веллера не оправдались — напротив. Шаттерханд завел его в маленькое помещение, сплошь уставленное приборами и затянутое проводами и разбросанными магнитофонными лентами, жестом предложил занять неказистое, но удобное кресло, и с видом триумфатора нажал на кнопку воспроизведения на одном из магнитофонов. Из похрипывающего динамика раздались искаженные, но знакомые голоса.

— Выходит, Циммерман переметнулся, — задумчиво сказал Веллер, поглаживая пальцем нижнюю губу. — А Хаусхоффер послал их ко всем чертям…

— К сожалению, момент измены Циммермана мне отследить не удалось, — посетовал Безногий, подкручивая какие-то ручки. — Пока я настроился на резервный передатчик, ушло некоторое время.

— Вы хотите домой?

— Что стало с Аместрисом?

— Об этом вам лучше поговорить с моим братом.

— Вы знаете, с кем он разговаривает? — Веллер нахмурился и постучал пальцами по подлокотнику кресла. — И кто такой этот… Багряный… Багровый…

Безногий повернулся лицом к собеседнику и усмехнулся.

— Я не узнаю голос этого человека. Аместрис — большая страна, поймите. Даже если мы виделись или знали друг друга — слишком много воды утекло. И техника пока не совершенна. Что же до Багрового алхимика, — его голос едва уловимо переменился, — знаю. Это ветеран войны в Ишваре, живое оружие, с количеством убитых им человек сравнятся послужные списки разве что еще пары-тройки таких же выдающихся.

Веллера передернуло — он не мог привыкнуть к тому, что всё это — реально. Что можно одним щелчком пальцев затопить огнём целую долину. Что можно превратить всё, что угодно, в оружие. Этот суеверный страх помешал ему отметить, как поджал губы его собеседник, говоря об этом ветеране, и что в голосе его проскользнуло нечто слабо уловимое, но явно не имеющее ничего общего с тёплыми чувствами.