И снова здравствуйте!

— По одному куску в руки! — визгливо закричала какая-то женщина слева, после чего ко мне протянулась чья-то рука со скрюченными пальцами, попытавшись выхватить у меня из рук один кусок колбасы. Но я умело сработал плечом, сбивая руку, и шустро вывернулся к дальнему углу, где меня ждала заботливо втиснутая между стеллажей сестрёнка, в настоящий момент флегматично ковырявшаяся в носу. Всё происходящее для неё было вполне привычно, потому что такие «забеги за колбасой» мы совершали минимум два раза в неделю. А бывало и три… Сунув ей в руку один кусок, я победно заявил:

— Нас двое! — после чего парочка тёток, устремившаяся за мной «наводить социальную справедливость», глухо ворча, отползла назад и с новыми силами ринулась в толпу, бушевавшую у холодильной витрины, в которую равнодушные продавщицы — дородные тётки в грязноватых белых халатах, порциями вываливали расфасованную колбасу. Какой у неё был сорт и какое наименование никто не знал. Да и даже не задумывался. У нас в городке было принято делить колбасу на два сорта: «по два двадцать» и «по два девяносто». Других вариантов в магазине не встречалось. Так что за чем-то вроде сервелата или сырокопчёной нужно было ехать в Москву и по кругу обходить все известные гастрономы и колбасные магазины, надеясь, что тебе повезёт и подобный товар «выкинут» именно в тот момент, когда ты его ищешь. Впрочем, надо признаться, что в Москве пока ещё везло довольно часто. Столица снабжалась не в пример лучше провинции. Но очереди там были — куда там нашим… Хотя, и у нас всё было невесело. Для того, чтобы гарантировано заполучить колбасу, мне приходилось занимать очередь ажно[MV1] в два часа дня. Сразу после школы. При том, что продавать её начинали с полпятого или с пяти. Как решит горисполком, который регулярно, как минимум раз в квартал, менял время начала продаж…

— Ну что, пошли, мелочь, я и так уже на самбо опаздываю.

— Вом, а сывок? Ты обещал! — заканючила Катюня.

— Обещал — значит куплю, — твёрдо произнёс я. А куда деваться? Хочешь — не хочешь, а нужно поддерживать авторитет старшего брата…

Творожный сырок с изюмом Катюня начала лопать едва только мы вышли из магазина.

— Ну куда ты, чудо моё? — досадливо пробурчал я. — Руки ж грязные…

— А я за бумажку девжу, — сообщила мне сестрёнка, продемонстрировав зажатый в кулачке сырок. Привлекать её к операции «достань колбасу» приходилось из-за того, что я, наконец, вернулся к исполнению своего «плана развития», записавшись на секции самбо и бокса. Так что со временем у меня снова стало совсем туго. А колбасу семье есть хотелось. Вот и пришлось подключать Катюню. С ней у меня получалось пропустить только одно занятие в «художке» или «музыкалке» и опоздать только на одну тренировку по боксу или самбо в неделю. Гимнастику при этом пришлось бросить… С ней вышло не очень. Михаил Львович, когда я объявил ему о своём решении, жутко на меня обиделся. То есть, сначала, он долго пытался меня убедить «не совершать такой глупой ошибки».

— Зачем, Марков, зачем? Нет, в плаванье, я знаю, у тебя возникли определённые трудности! Но здесь-то всё нормально! Прямая дорога к мастеру. Занимайся — не хочу. Деньги вон стал зарабатывать… — это было правдой. Тренер начал мне за массаж подбрасывать по пятёрочке-другой в неделю. Не с наших, нет. Нашим и я, и он всё делали бесплатно… С тех, которые со стороны. Ну кто приезжал к нему лично. Он стал задействовать меня в расслабляющем, а в последние пару месяцев и в общеукрепляющем массажах. Потому что пальцы и кисти рук у меня уже в достаточной мере окрепли. Так что кое-что простенькое я делал вполне на уровне. А вот прямую «мануалку» он пока мне доверял. Но учил, давая прощупать проблемные места пациентов и рассказывая, как, куда и почему надо давить, чтобы снять болевые ощущения или восстановить повреждённые участки… И тут такое «предательство» с моей стороны! Так что уходить мне было очень тяжко. Он, даже, домой ко мне приходил, с родителями разговаривал… Но я, всё-таки, продавил своё решение. Слава богу, родители уже привыкли, что все решения относительно себя я всегда принимаю сам. Хотя мама и пыталась меня переубедить. Уж очень Михаил Львович был убедителен…

— Вом, а у меня вучки грязные! — жалобно протянула Катюня, вытягивая в мою сторону свои липкие от творога ладошки.

— Ничего, сейчас домой придём — помоешь. И умоешься заодно, — усмехнулся я.

— А ты мне повидла дашь?

— Не дам, — отрезал я. — И так сладкого натрескалась, что скоро губы слипнуться.

— А они уже… — обиженно пробурчала нахохлившаяся сестрёнка. Она у меня та ещё сластёна. После чего припечатала:

— Жадина!

Я снова усмехнулся. Ну да, в её представлении всё так и было. Я был буквально «императором повидла», а с любимой сестрёнкой никак делиться не хотел. Ну, как минимум, в тех объёмах, которые ей грезились… Яблочного повидла у нас дома по осени накопилось ажно[MV2] тридцать банок. Сейчас уже, конечно, осталось поменьше, однако, всё равно запасы всё ещё выглядели солидно. Но, увы, они были предназначены не для личного поглощения.