И солнце взойдет. Она

Им не хватало абсолютно всего: аппаратуры и донорской крови, плазмы и банальных антикоагулянтов, скоб, расширителей, шовного материала… Даже чистый и свежий воздух был сейчас в дефиците, отчего два донельзя раздражённых кардиолога никак не могли охладить сердце до нужной температуры. В помещении было жарко. И только Рене это почти не мешало. Давным-давно, в другой жизни, она вот так же подключала катетеры, вскрывала грудину, зашивала артерии. Она смотрела на руки находившихся рядом хирургов и с некоторым фатализмом вдруг понимала, что каждый день с Тони готовил её именно к этому. Каждый шов, диагноз и жест вели именно сюда – в позабытую всеми больницу. В место для главного в жизни экзамена, где на вершине решений и порой ужасных поступков покоился Рэмтони Трембле – выданный судьбой тренажёр и личная моральная яма. Увы, но ради большего порой должно умереть нечто меньшее. Рене сглотнула и отвернулась.

Они оперировали уже три часа. Чтобы остановить кровотечения, которые Тони то и дело подсовывал им из своей фирменной вредности, потребовалось слишком много жидкостей и препаратов. Поэтому под ногами уже противно хлюпала пара литров донорской крови и прочих растворов, так что Рене старалась не смотреть вниз. Наоборот, она вся сосредоточилась на древней перфузионной машине, которой предстояло заменить собой сердце, пока кардиологи не достанут осколок.

От жары и напряжения спина под костюмом и плотным халатом покрылась испариной. Под маской давно было нечем дышать, пот катился по шее, и руки уже потянулись вытереть лоб, но Рене успела себя остановить. Взгляд Кэтти, которая едва не заворчала из-за такого вопиющего нарушения правил, остался проигнорирован.

Страха не было. Он исчез в тот момент, когда Рене только вошла в операционную и увидела обнажённого Энтони. Да, на одну лишь секунду, прежде чем Кэт накинула на него стерильную простыню, оставив свободным только операционное поле, но этого хватило с лихвой. Синюшно-белая кожа и тёмное мясо, длинные ноги и серые кости, чёрная дорожка волос и татуировка, где среди шрамов и краски ни одна медсестра не решилась бы искать вены. Рене сглотнула и стыдливо зажмурилась. Она не должна была видеть его таким. Никогда. Но выбора не осталось, и теперь вся её жизнь лежала на становившимся красным операционном столе, словно… словно это экспонат в медицинском музее. Образец для препарирования. Восковая фигура, где только выбившаяся из-под шапочки вредная прядка напоминала, что Энтони не просто какое-то тело. Он человек. Её человек!

Неожиданно аппарат для перфузии издал характерный щелчок, помещение наполнил гул насосного привода, и Рене очнулась. Она заворожённо уставилась в раскрытую полость, где меж пластиковых канюль судорожно сокращалось большое тёплое сердце.«Не чёрное», – вдруг со счастливым смешком подумала Рене, когда был аккуратно отделён перикард. И действительно, оно оказалось самым обычным – алым, блестящим, с волшебным узором сосудов, а ещё невероятно красивым. В её влюблённых глазах на этом свете не существовало ничего столь же прекрасного, как сердце Тони. И безвозвратно очарованная им, Рене смотрела, как толчки постепенно становились слабее, всё меньше сокращались желудочки и сжимались предсердия. Наконец, в операционной стало удивительно тихо. Сердце остановилось.

– Где искать? – спросил один из хирургов и вопросительно взглянул сначала на смазанный снимок, что выдал полудохлый томограф, а потом на Рене. Верно, у них ведь не было ничего… УЭнтонине было ничего. Только она и сжалившаяся над ними вселенная, которая отчего-то решила всё повторить. А может, переиграть заново?

– Пятое или шестое ребро, где перикард примыкает к грудине. Там в ребре будет трещина…

– Вижу, – перебил…

А бог его знает, кто это был. В масках и с окулярами они все напоминали друг другу конвейерных дроидов – на одно лицо и в стандартной одежде.

Тем временем руки хирургов скрыли за собой сердце, однако Рене никак не могла перестать смотреть в сторону их изящных манипуляций. Самый важный момент. То, что стало роковой ошибкой в случае с Рэмтони, исправлено. Всё будет теперь хорошо. Верно? Она же предусмотрела каждую мелочь. Но Рене по-прежнему с тревогой считала секунды и проговаривала про себя действия, пока не услышала:

– Роше, ты закончила?

Она вздрогнула. Нет, конечно же, нет. Её личной работы предстояло на много часов, но волнение мешало сосредоточиться.

 «Если однажды на стол перед тобой попадёт дорогой для тебя человек…»  

Господи! Рене до боли прикусила язык. Очень хотелось пить и, может быть, есть; ноги мерзко гудели, а стопы чесались и потихоньку немели. Рене осторожно перекатилась с пятки на носок в попытке размять затёкшие мышцы, это заметил доктор Бюже. Он давно закончил свою часть работы, но благородно остался и теперь наблюдал за операцией – на всякий случай.

– Танцуешь? – хмыкнул он.