И солнце взойдет. Она

– Ладно, я принимаю твои объяснения. Будь твоя воля, ты бы наверняка выкрасил здесь всё в чёрный цвет.

Энтони улыбнулся невольной цитате. Он стоял, привалившись плечом к необработанной стене, и разглядывал лежавшую на спине девушку так внимательно, словно выискивал что-то… или запоминал… а может, замечал сходство с кем-то известным только ему. Рене не хотела думать об этом. Зачем? Ведь впервые за долгие месяцы лицо Ланга казалось удивительно спокойным, словно витавшие в голове мысли были приятны для него самого. Исчезла морщинка между бровей, чуть расслабились обычно поджатые губы. А почти чёрные в полумраке глаза неотрывно следили, как Рене перебирала пальцами складки на белой дорогой ткани и машинально рисовала круги да спирали. Энтони смотрел на неё заворожённо, почти гипнотически, как тогда в кабинете после нервного срыва.

Рене никак не могла оторваться от этого взгляда. В его глубину тянуло так сильно, словно там крылась разгадка, почему Тони сейчас хорошо. О, она бы отдала всё на свете, чтобы узнать ответ. Узнать и запомнить, дабы впредь больше не причинять хлопот. Ей хотелось радовать этого мужчину, оберегать, стать всем и зайти так далеко, как он позволит. И Рене уже собралась сказать это вслух, но тут за окном вспыхнул огромный шар фейерверка, и пузырь магии, к сожалению, лопнул. Энтони вздрогнул и отвернулся.

– Ложись спать. Я скоро приду.

С этими словами он излишне резко оторвался от стены, а затем вовсе скрылся за не примеченной в сумраке дверью. А та, похоже, вела в другую ванную комнату. Послышался шум воды, и Рене медленно выдохнула. Ладно, как-нибудь в следующий раз она обязательно скажет. Комнату огласил душераздирающий зевок.

Когда Энтони вернулся, Рене уже ловила первые сновидения. Скорее почувствовав, нежели услышав, как тихо охнули под весом пружины, она повернулась набок и лицом к лицу столкнулась с нависшим над ней Лангом. Даже на фоне белых простыней его кожа казалась болезненно серой, а контраст с волосами, что влажно блестели в отблесках фейерверков, делал эту иллюзию лишь правдоподобнее. Рене подняла руку и коснулась впалой щеки.

– Не спишь? – почему-то шёпотом спросил Тони. И она отрицательно качнула головой. – Иди сюда.

Он распрямил руку, поманив удобно устроиться на плече, чем тут же воспользовалась Рене. Торопливо, словно боялась быть согнанной, она расположилась во впадинке под ключицей и с наслаждением втянула аромат почти белоснежной кожи. Наверное, это забавно, но сейчас от них пахло совсем одинаково – апельсином, мятой и чем-то ещё. Рене поглубже вздохнула и машинально обвила Тони рукой.

Так они и лежали. Где-то на стене тикали незаметные в темноте часы, слышались шорохи дома и звуки далёкой улицы. А потом за окном снова раздался залп фейерверков, и Рене чуть повернула голову, чтобы губами коснуться гладкого подбородка. Ладонь Энтони накрыла сжавшие одеяло пальцы, и перед глазами тёмным пятном шевельнулась татуировка. Даже в тусклом уличном свете, что лился с набережной, были заметны угловатые линии нарисованного лабиринта. Рене высвободила руку и осторожно коснулась рисунка.

– Ты прячешь под ней следы с той аварии, верно? Не любишь вспоминать.

– Было бы странно, получай я удовольствие от подобного, – сонно хмыкнул Энтони. – Думаю, ты тоже порой не рада своим снам.

– Но я не прячу шрам…

– Шрам? – пришёл удивлённый зевок. – Какой шра… ах! Ты об этом.

Рене чуть приподнялась и недоверчиво посмотрела на мирно дремавшего Ланга, но тот молча протянул руку, и вернул её голову на положенное место у себя на груди. Он лениво перебирал влажные пряди длинных волос, когда неожиданно проговорил:

– Это вторая причина, почему ты ушла из балета?

– Да. Я думала подождать, разобраться в себе. Но мне дали понять, что карьеры балерины теперь не видать.

– Из-за него? – Тёплые пальцы безошибочно нашли тонкую полосу и провели по ней до самой груди. Рене блаженно зажмурилась. – Странно, всегда считал, что танцуют ноги, а не лицо.

– Лицо несёт танец. А моё тогда было совсем плохо… – прошептала она и ощутила чуть более крепкое объятие. Потому наиграно бодро улыбнулась куда-то в темноту. – Но в этом нашёлся плюс. Одна мечта моментально сменилась другой. Когда тебя лишают выбора, принимать решение проще простого. Даже если на концах стоят равноценные для тебя вещи.

Рене замолчала и снова уставилась на угловатый рисунок, что скрывал под собой всё предплечье. В темноте комнаты линии постоянно меняли узор. Они то исчезали, то появлялись, изгибались в разные стороны, а потом вовсе сливались в единое целое. Рене попыталась мысленно проследить хоть за одной, как часто делала в детстве, решая задачки на внимательность, но сдалась, когда в очередной раз упёрлась взглядом в тупик.

– Из этого лабиринта есть выход? – наконец спросила она.

– Нет.

Пальцы очертили край татуировки, и Рене нахмурилась.

– Он что-то означает?

– Да.

– Что же? – не отставала она.

– Что все наши поступки носят бесповоротный характер. Чем больше их, тем глубже мы заходим в лабиринт последствий.

– И на каком ты этапе? – почему-то совсем тихо спросила Рене.