И в горе, и в радости

Я соскользнула под воду, как только он закрыл дверь.

* * *

В любом случае у меня был выкидыш.

Все началось утром в день визита к врачу, когда я толкала велосипед по крутому участку тропинки. Я знала, что это, но продолжила идти. Дома я позвонила Патрику на работу и подождала в ванной, пока все не закончилось. На улице было так холодно, что я все еще была в пальто, когда он вошел.

Он отвез меня в больницу и через несколько часов извинялся по дороге домой, что не мог придумать, что сказать. Я ответила, что все в порядке, я все равно не хотела об этом говорить. Я никому не рассказывала о том, что произошло, а плакать начинала, только когда Патрика не было дома, – сразу же, как только он уходил, от усилий сдержать слезы. Короткими, неистовыми рыданиями, вспоминая о том, что я собиралась сделать. По несколько минут, пока я бродила по дому, плача от благодарности за то, что она избавилась от меня первой.

* * *

Намного позже – слишком поздно, – когда мы с Патриком говорили о том, что произошло, я сказала «с ней», и он спросил меня, как я узнала, что это была девочка.

Я сказала, что просто знала.

– Как бы ты ее назвала?

Флора.

– Не знаю, – сказала я.

* * *

Есть такие вещи, такие преступления в браке, которые настолько велики, что за них нельзя извиниться. Вместо этого ты смотришь телевизор на диване, ешь ужин, который он приготовил, пока ты принимала душ после больницы, и говоришь:

– Патрик?

– Да.

– Мне нравится этот соус.

Мы сказали: холмы Котсуолдс, прогулка, или паб, или что-то в этом роде, просто чтобы выбраться из Оксфорда. Мы сказали: будет хорошо. Мы сказали, что доберемся туда через полчаса. Давай просто туда съездим.

От Дома Представительского Класса до поворота было десять миль. Патрик не повернул. К тому времени было без слов решено, что ни один из нас не хотел останавливаться, только ехать и ехать, пока расстояние позади нас не стало огромным. Я смотрела в окно на кучку домов, отвернувшихся от дороги. Их становилось больше по пути в деревню, потом они снова редели. Справа шли поля. Мы держались шоссе. Оно сузилось, с обеих сторон вырос лес. Оно замедлялось, проходя через другие деревни, изгибалось, расширялось и ускорялось, шло мимо какой-то города. Промышленные окраины превратились в длинный участок сельской местности. Площадки для отдыха. Знаки съезда на М6. На них было написано: «Бирмингем, следующий съезд». Дорога перестала быть красивой. С другой стороны опять стало красиво. Патрик спросил, как дела. «Хорошо». – «Я не голоден, а ты?» – «Не особо». – «Хочешь музыку?» – «Ты?» – «Не особо».

Мы миновали вывеску с надписью «Манчестер 40», посмотрели друг на друга и молча улыбнулись, выпучив глаза, как два человека в толпе, признающиеся в общей тайне. Шесть полос, движение стало плотным, а водители по обеим сторонам стали знакомыми в ходе торможений, остановок и повторного старта. Они курили, стучали по рулю. Пассажиры смотрели в свои телефоны, ели и пили, клали ноги на приборную панель.

Затем мы проехали мимо Манчестера. Сельская местность, но обычная, усеянная фабриками. Силосы. Порой вдоль дороги появлялся деревенский дом без деревни вокруг.

Я спросила:

– Сколько мы уже едем?

Патрик посмотрел на время:

– Мы выехали в девять, значит, шесть часов. Пять с половиной?

Ничего не менялось долгое время, кроме смутного ощущения, что дорога изгибается и начинает подниматься. Он опустил окно, кажется, в воздухе запахло солью, но океана не было видно. Затем случился резкий подъем, и «Вы въезжаете в Природную Зону Выдающейся Красоты».

Было далеко за полдень. Патрик сказал, что, возможно, скоро придется ненадолго остановиться. Через милю стоял знак «Проезд» с рисунком моста, а за следующим поворотом началась грунтовая объездная дорога.

Воздух был чист и прозрачен. Мы потягивались и одинаково скручивали спины, в унисон. Патрик попросил секунду, достал наши куртки и запер машину. Я взяла его за руку, и мы пошли по тропинке, которая прорезала густой лес в сторону реки. Река была быстрой, но там, где она изгибалась перед нами, образовался бассейн. Он был глубоким, тихим и темно-зеленым, а берег, на котором мы стояли, кончался отвесным обрывом – Патрик сказал: «Футов девять, может, десять». Мы посмотрели вниз. Он сказал: «Хорошо, но я первый». Мы сняли одежду и повесили ее на ветку. Он сказал: «Не понимаю, тебе что, от лифчика теплее будет?». Я сняла и его, и мы оба задержались на краю еще на минуту, уже дрожа.