И в горе, и в радости

Я думала, что его раздражение от моего глупого теста – это притворство, и поняла, что это не так, только когда он внезапно встал и вышел из комнаты, не выключив телевизор снова. Я встала и последовала за ним на кухню, извиняясь и не понимая, за что именно. Он переходил от шкафа к раковине, к холодильнику, как будто меня там не было. Это было унизительно. Я поднялась наверх и заперлась в кладовке. Некоторое время я сидела в кресле и отрезала секущиеся кончики волос канцелярскими ножницами, затем включила компьютер, планируя добавить что-нибудь в «Избранное» в люксовом онлайн-магазине. Вместо этого я зашла на сайт журнала и перечитала статью, чувствуя вину, затем грусть, затем страх. Я закрыла ее, услышав, как он поднимается. Патрик вошел, но ничего не сказал. Я обернулась и, поскольку он молчал, сказала:

– Думаю, нам следует записаться к семейному психологу.

Это было не всерьез. Я сказала это, как говорила всегда, – чтобы ранить, нанести ответный удар за предполагаемое преступление, и была шокирована, когда он сказал, что согласен.

– Почему?

– Марта, потому что.

– Почему?

– Из-за того, что случилось на реке.

Я не смогла смотреть на него и снова взялась за ножницы. Он сказал:

– Марта. Можешь, пожалуйста, перестать отстригать волосы? Скажи мне, почему ты думаешь, что нам нужен психолог?

– Потому что у тебя синдром школы-интерната.

* * *

Он вышел из дома, а я отправилась в ванную, чтобы найти транквилизаторы от дежурного врача, к которому Патрик привел меня после того, что случилось на реке. Я хотела вспомнить дату, когда я встала посреди ночи и вышла на улицу, сперва шагом, потом побежала изо всех сил по тропинке вдоль канала, пока Патрик не догнал меня у первого моста. Я взбиралась на парапет. Он обхватил меня за талию и попытался снять. Я стала бороться с ним и случайно поцарапала ему лицо. Мои силы иссякли раньше его, и он отвел меня обратно и отвез к врачу, а я извинялась снова, и снова, и снова.

Я взяла пузырек с таблетками и прочитала дату на этикетке. Она показалась мне неправильной. Я легла спать, хотя до заката оставалось еще несколько часов, потому что мне было так стыдно, что я не могла бодрствовать.

Это был сон о ребенке – это он разбудил меня и велел мне бежать вдоль реки: вдруг она была там. Это было две ночи назад.

* * *

У нас состоялся один сеанс с психологом. Она была белой, но одевалась так, будто пришла прямо с афроамериканского фестиваля Кванзаа, и сказала: «Не переживать!», когда ни один из нас не смог сформулировать, зачем мы пришли.

Патрик не мог сказать: «Потому что недавно моя жена вела себя как психованная и намного более взрослая версия Энн из Зеленых Крыш в эпизоде „Леди из Шалотт“[11]. А я не могла сказать: „Потому что я недавно обнаружила, что главные черты личности моего мужа, качества, за которые окружающие повсеместно им восхищаются: исключительный стоицизм, эмоциональная уравновешенность и отсутствие жалоб, – на самом деле просто являются симптомами недавно классифицированного расстройства“.

– Главное, что вы пришли.

Терапевт сказала, что это отличный знак, и попросила нас встать, указав на два стула в середине комнаты, повернутых друг к другу и стоящих достаточно близко, чтобы, когда мы сели, наши колени соприкоснулись.

Она рассказала, что, поскольку партнеры, которые проводят вместе какое-то время, часто перестают смотреть друг другу в глаза, она всегда начинает с того, что заставляет пары делать именно это – смотреть друг на друга с полной концентрацией и молчать в течение трех минут. А она просто понаблюдает.

Через несколько секунд после начала упражнения из сумочки у ее ног раздалась быстрая трель электронных оповещений. Мы с Патриком одновременно повернулись и увидели, как она полезла в сумку и нащупала телефон со словами:

– Я должна ответить, вдруг это моя дочь хочет, чтобы я ее подвезла. – Когда она нашла телефон, то разблокировала его и сказала, не сводя с него глаз: – Не обращайте на меня внимания. Продолжайте. Мне просто нужно быстренько ответить на это.

Патрик не испытывает ненависти ни к чему, кроме рыбы-меч в блюдах и в дикой природе, подарков из магазина приколов и, в случае айфонов, звука клавиатуры. Пока терапевт составляла свой ответ, каждая буква щелкала, как азбука Морзе. Он недоверчиво посмотрел на меня, одними губами произнес: „О нет“, после того как она наклонилась, чтобы убрать свой телефон, но снова приподнялась, когда тот издал еще два звуковых сигнала в ее руке.

– Правда, извините меня. Ей шестнадцать. Они в этом возрасте думают, что мир вращается вокруг них.

Патрик встал, извинился за то, что вдруг осознал, что забыл кое-что сделать и ему нужно заняться этим немедленно. Терапевт выглядела сбитой с толку, когда он выводил меня из кабинета.

Мы внезапно оказались снаружи, побежали к бару через дорогу, взявшись за руки. Мы пили шампанское, потом текилу.

Я сказала Патрику, что мы похожи на двух людей, которые решили сдаться, но в момент капитуляции поняли, что, как бы ни было утомительно продолжать бежать, выживать и не сдаваться, альтернатива еще хуже. Я сказала: