«И вечной памятью двенадцатого года…»

Жанры баллады и идиллии занимают важнейшее место в литературном наследии Катенина наряду с его драматургией, переводной и оригинальной. Участвуя в Отечественной войне 1812 г., Катенин переносит военные впечатления в свое последующее творчество, переосмысляя их через призму двух, казалось бы малосовместимых, жанров – баллады и идиллии. В своих жанровых предпочтениях Катенин оригинален, поскольку война 1812 г. освещалась в русской литературе, как правило, в рамках иных жанров – оды, элегии, гусарской песни и т. д. Как отмечает В. И. Сахаров, героическая тема борьбы за национальную свободу вновь вызывает к жизни жанр оды. Можно сказать, что «война 1812 года продлила жизнь устаревающей, уходящей торжественной оды как жанра»[235], так что ода даже на некоторое время потеснила элегию. Война изображается в двух планах – государственном (ода) и личностном (элегия, а также гусарская песня и дружеское послание)[236]. В первом случае преобладает героический пафос «жертвенного забвения личностью и себя самой»[237] (В. И. Тюпа), во втором же, напротив, поэты раскрывают свое индивидуально-личностное восприятие войны.

Как одическая, так и элегическая поэзия периода Отечественной войны исключает идиллическую трактовку военной темы, поэтому и жанр идиллии и идиллический модус художественности выходят за рамки военной литературы. Однако особый статус войны 1812 г. – отечественная – актуализирует идиллическую систему ценностей, центром которой является хронотоп «родного дома» и «родного дола»[238]. Пример подобного хронотопа наблюдаем у В. Жуковского («Певец во стане русских воинов») в описании Отчизны: «Страна, где мы впервые / Вкусили сладость бытия, / Поля, холмы родные, / Родного неба милый свет, / Знакомые потоки, / Златые игры первых лет, / И первых лет уроки / <…> Там все – там родших милый дом, / Там наши жены, чада; / О нас их слезы пред творцом; / Мы жизни их ограда…»[239]. В творчестве Катенина идиллическое выступает как норма, образец естественной и праведной жизни в ладу с собой и окружающим миром. Герои, выпадающие из идиллии, идущие на конфликт с миром, как правило, несут наказание. Так идиллическое начало в поэзии Катенина вступает во взаимодействие с балладным. И наиболее ярко это проявляется в двух произведениях, посвященных Отечественной войне 1812 г., – «Наташа» (1814) и «Инвалид Горев» (1835).

Балладу «Наташа» можно считать первой попыткой Катенина переписать по-своему знаменитую «Ленору» Бюргера, на тот момент уже дважды переведенную В. А. Жуковским: в 1808 г. – «Людмила» и в 1808–1812 гг. – «Светлана». Катенин, как известно, не был доволен переводами Жуковского и предложил взамен переводных баллад свою версию «русской» баллады, которая должна была по стилю и по сюжету существенно расходиться с иностранным образцом. Однако, как заметили еще современники поэта, есть все основания сопоставлять «русские» баллады Катенина с переводными произведениями Жуковского: баллада Катенина «Ольга» сравнивалась с «Людмилой» Жуковского, «Леший» – с «Лесным царем», «Убийца» – с «Ивиковыми журавлями». Результатом поэтического состязания Катенина с Жуковским стала бурная полемика вокруг жанра баллады, которая развернулась в 1816 г. после публикации «Ольги» Катенина. Как показал Ю. Н. Тынянов, полемика касалась не только самого жанра баллады, но и фундаментальных для русской словесности вопросов литературного языка и стиля. Русский романтизм в этот период пытается отразить в литературе национальное самосознание и чуждается заимствованных, «готовых» жанров. Именно поэтому «Катенин в “Убийце”, “Ольге”, “Наташе”, “Лешем” создает, в противовес “готовой” балладе Жуковского с западным материалом, “русскую балладу”, где “просторечие” и “грубость”, установка на быт, натуру, на натурализм фабулы мотивируют самый жанр, делают его не стилизацией, а оправданным национальным жанром»[240].

«Наташа» – первое произведение в ряду «русских» баллад Катенина, написанное еще за границей, когда война с наполеоновской Францией подходила к концу[241]. В отличие от созданной два года спустя «Ольги», эта баллада не является переводом «Леноры» Бюргера, хотя и сохраняет ряд узнаваемых мотивов, отсылающих к текстам Бюргера и Жуковского. Судьба Наташи, героини катенинской баллады, созвучна судьбам многих русских девушек и женщин, чьи женихи и мужья погибли на войне. Баллада начинается с описания счастливой жизни влюбленных, в которую вторгается война. Наташа сама призывает своего друга «сражаться за отчизну», поскольку оставаться в стороне в такое время – «стыд и грех». Напутствуя его перед отъездом, она дает ему крест с мощами, и оба они стремятся быть послушными Божьей воле. Поступок Наташи резко контрастирует с поведением Ольги из одноименной баллады Катенина. Узнав, что ее жених погиб под Полтавой, Ольга начинает роптать и проклинать небо:

Так весь день она рыдала,
Божий промысел кляла,
Руки белые ломала,
Черны волосы рвала…[242]