«И вечной памятью двенадцатого года…»

Хотя идиллическое мировосприятие изначально присутствует в литературных описаниях войны 1812 г., непосредственно в жанр идиллии военная тематика проникает только к началу 1830-х гг., причем сначала в творчестве А. А. Дельвига, а уже потом – П. А. Катенина. Идиллия Дельвига «Отставной солдат» (1829) продолжает намеченную в поэзии В. Жуковского и Н. Гнедича традицию «русской идиллии», предметом изображения которой становится не античный буколический мирок, а жизнь русских рыбаков, пастухов, солдат. Интерес к национальной культуре, своей и чужой, вообще характерен для романтизма. В творчестве Дельвига сосуществуют два национальных образа мира – античный (идиллия) и русский (русская песня). Они разведены по разным жанрам и дополняют друг друга. Уникальность «Отставного солдата» состоит в том, что Дельвиг вводит в жанр идиллии русский национальный колорит и указание на конкретную историческую дату – конец Наполеоновских войн. В этом плане «Отставной солдат» может быть противопоставлен другой известной идиллии Дельвига – «Конец золотого века» (1828), где античный буколический мир, Аркадия, становится дисгармоничным, и «сельский быт гибнет под натиском городской культуры, символизирующей наступление “железного века”»[245]. В. Э. Вацуро, комментируя эту идиллию, отмечал, что в начале XIX в. «русская идиллия становилась фактом романтического движения, но это происходило ценой ее саморазрушения. Дельвиг переносился в золотой век, чтобы написать “Конец золотого века”. Отныне идиллия затухает в русской литературе, но не исчезает вовсе»[246]. Однако «Отставной солдат» демонстрирует новые возможности жанра идиллии: смена хронотопа (вместо Аркадии – современная Дельвигу Россия, вместо древних времен события недалекого прошлого) позволяет раскрыть универсальность идиллического взгляда на мир, не принадлежащего лишь античности, но актуального во все времена. Дельвиг постепенно отходит от идиллии как жанра, но открывает ее заново как модус художественности. Именно этот процесс отражен и в «Конце золотого века», и в «Отставном солдате». Итак, если «Конец золотого века» демонстрирует разрушение идиллического мировосприятия (так что в тексте элегическая модальность явно преобладает над идиллической), то в «Отставном солдате», напротив, даже людям, пережившим войну, видевшим страшную смерть французских солдат от русского мороза, присуще идиллическое мироотношение. По Дельвигу, все бедствия и смерти можно пережить, если в конце концов равновесие и гармония в мире будут восстановлены. Не случайно в идиллии намечено символическое противопоставление мертвых французов, сцепившихся друг с другом в смертельной схватке и замерзающих «близ горящего костра», с пастухами, которые тоже сидят у костра[247], но, в отличие от французов, не проявляют друг к другу никакой враждебности и радушно принимают незнакомого им солдата в свой круг. Справедливость восстановлена: захватчики погибли, обратив свою агрессию друг против друга, русские в Париже «отмстили честно / Пожар московский»[248]. История мира, история народа развиваются по циклической модели: изначальное равновесие золотого века нарушается, когда кто-то поступает вопреки законам мироздания (французы в «Отставном солдате» или Мелетий в «Конце золотого века»), но в финале (по крайней мере – «Отставного солдата») происходит восстановление разрушенной гармонии. Мир снова обретает целостность: «Господь утешил матушку Россию! / Молитесь, братцы, Божьи чудеса / Не совершаются ль пред нами явно!»[249]