«И вечные французы…»: Одиннадцать статей из истории французской и русской литературы

Между тем сравнения красивой женщины с породистой лошадью – плод увлечения аристократической французской публики конным спортом (увлечения, которое в свою очередь было одним из проявлений англомании, охватившей французский свет на рубеже 1820–1830‐х годов [Matoré 1967: 54]) – встречались отнюдь не только у Гюго. К ним довольно часто прибегал Бальзак; во всяком случае такие уподобления встречаются в двух произведениях, относительно которых известно наверняка, что Лермонтов был с ними знаком. Это, во-первых, одна из глав той самой «Тридцатилетней женщины», к которой, как давно установлено, восходит сравнение Печорина с «тридцатилетней красоткой на своих пуховых креслах». Там о «хорошенькой женщине» говорится: «on aurait pu la comparer à un cheval de race piaffant avant la course» («ее можно было бы сравнить с породистой лошадью, которая перед бегом бьет копытом землю») [Balzac 1976–1981: 2, 1149; Бальзак 1951–1955: 2, 161; пер. А. Худадовой]157. Во-вторых, это роман «Герцогиня де Ланже» – вторая часть трилогии «История Тринадцати», по образцу которой участники кружка Шестнадцати назвали свое братство158. Здесь один из приятелей главного героя, маркиз де Ронкероль, говорит о заглавной героине: «Entre nous, elle aurait besoin d’être préalablement formée par un homme comme moi, j’en ferais une femme charmante, elle a de la race; tandis qu’à vous deux, vous en resterez à l’ABC de l’amour» («По правде сказать, ей бы не мешало предварительно попасть в обучение к такому повесе, как я; я бы сделал из нее очаровательную женщину, в ней чувствуется порода; боюсь, что вдвоем вы с ней не одолеете и любовной азбуки») [Balzac 1976–1981: 5, 983; Бальзак 1951–1955: 7, 210; пер. М. В. Вахтеровой]. В этом отрывке лошади не названы напрямую, однако, согласно словарям первой половины XIX века, выражение «de race» использовалось в это время преимущественно по отношению к лошадям159, и, следовательно, само употребление его рядом с именем женщины уподобляло ее лошади. Наконец, в чрезвычайно популярном романе Бальзака «Отец Горио» (1835), который также вряд ли мог остаться неизвестным Лермонтову, один из персонажей (между прочим, уже упоминавшийся маркиз де Ронкероль) называет графиню де Ресто «un cheval de pur-sang» (чистокровная лошадь) и Бальзак комментирует это определение: «Cheval de pur sang, femme de race, ces locutions commençaient à remplacer les anges du ciel, les figures ossianiques, toute l’ancienne mythologie amoureuse repoussée par le dandysme» («„Чистокровная лошадь“, „породистая женщина“ – такие выражения стали вытеснять небесных ангелов, оссиановские лица – всю старую любовную мифологию, отвергнутую дендизмом») [Balzac 1976–1981: 3, 77; Бальзак 1951–1955: 3, 33–34; пер. Е. Корша].

Вообще эти уподобления в 1830‐е годы сделались во Франции настолько популярными, что историк французского языка ворчал в 1845 году: «Не стыдно ли: у нас пишут о женщине, что она породистая, чистокровная, что у нее отличный круп, прекрасная грива, великолепная лошадиная грудь и бойкий шаг?» 160

Казалось бы, все сказанное дает комментатору право вообще не искать конкретного источника для лермонтовского фрагмента или ограничиться указанием на Бальзака161, тем более что этому указанию не противоречит лермонтовская ссылка на «Юную Францию». Впрочем, отнюдь не потому, что Бальзак в самом деле входил в тот маленький кружок малоизвестных литераторов, который принял название les Jeunes-France162. Название это – неологизм, введенный в оборот газетой «Figaro», которая в целом ряде статей августа – сентября 1831 года высмеивала карикатурный тип «юнофранцуза» (le Jeune-France)163. Новшеством были слова Jeune-France с мужским артиклем (именно этот оттенок я пытаюсь передать непривычным «юнофранцузом»). И до, и после того привычным было другое словосочетание – Jeune France c женским артиклем; им – вполне всерьез, уважительно и без тени иронии – обозначали новое, образованное и либеральное поколение французов164, но эта «юная Франция», католическая ли, вольтерьянская ли, не рассуждала о «породистых женщинах»; ее волновали другие, более отвлеченные материи.