И вот настало Рождество

Ее ответ теряется, когда мы оба ахаем: из леса появляется очень замерзший, промокший и дрожащий спрингер-спаниель. Пересекая садик, он бежит прямо к Роуз, стоящей у входа.

– Он дома! Макс, дорогой, заходи!

Макс приветствует нас смачным отряхиванием; с мокрой шерсти летят холодные капли, но Роуз, кажется, даже не замечает.

– Ну озорник! Мы тебя ходили искать в снегопад, с фонариком. А тебе и плевать, да? – говорю я, стискивая его в объятиях.

Краем глаза я вижу, как прослезившаяся Роуз смотрит на эту сцену.

– Давай я принесу полотенце, отогреем Макса у камина, как закончишь спасать свой пригоревший завтрак, – предлагает она, и мы дружно встаем.

– Звучит отлично, – говорю я ей, и мы улыбаемся друг другу, не в силах сразу отвести взгляд.

Я слышу, как Роуз воркует над Максом, вытирая его полотенцем. Она понятия не имеет, как много значит для меня эта забота. Надеюсь, когда-нибудь она увидит себя моими глазами.

Она смешная, добрая, прекрасная, как внутри, так и снаружи. Сильная, умная, и она вернется домой лучшим человеком, что бы между нами ни произошло.

Она еще не озвучила свои планы, но, думаю, пока Роуз не станет возвращаться в Дублин.

Глава двадцать пятая Роуз

Собаки тихо храпят у разгоревшегося огня, снаружи собирается в сугробы снег, а я, с полным животом и сердцем, вот-вот готовым лопнуть, откидываюсь на спинку стула и наблюдаю за Чарли, доедающим завтрак.

– Надеюсь, я тебя не отравил, – говорит он, и я качаю головой, а потом вытираю рот салфеткой. Очень по-праздничному. – Не высшее мое кулинарное достижение, признаюсь, но меня застали врасплох.

– Было очень вкусно, – отвечаю я. – И чудесное музыкальное сопровождение.

Он не сводит с меня глаз, пока мы продолжаем слушать оркестр, играющий классические рождественские мелодии. Здоровый компромисс: привычная Чарли музыка, но с тематическим, в честь праздника, уклоном.

Уже перевалило за десять утра, но на улице все еще темно, и я вижу, что на подоконнике по меньшей мере три дюйма снега.

– Никаких новых правил или посланий на доске не оставлял? – говорю я, стараясь не рассмеяться: мы нарушили их все.

– Ну, это были не совсем правила, – отвечает он. – Я просто пытался…

Он замолкает.

– Та-ак?

– Если честно, Роуз, я просто пытался сделать все возможное, чтобы не сближаться с тобой, – признается он.

– Серьезно?

– Боже, да ты бы только видела себя! – с восхищением говорит он, отодвинув в сторону тарелку. – Я не мог перестать о тебе думать с тех пор, как увидел тебя на обочине. Уверен, с тобой это часто происходит. Я боялся узнать тебя получше. Я боялся позволить тебе остаться, потому что подозревал: мы здесь оба по очень чувствительным причинам, и тесное общение может помешать нам сделать то, ради чего мы сюда приехали.

С этим я спорить не могу.

Я была невероятно уязвима, когда приехала в Донегол, и не хотела покидать его в том же разбитом состоянии, но уже начинаю привыкать каждое утро видеть на кухне Чарли. Теперь я знаю, что он тоже холост, но не уверена, что успела осознать эту информацию.

– А теперь? – спрашиваю я. – Нам что делать?

Он перегибается через стол и кладет ладонь на мое предплечье.

– Я тоже об этом думал, – мягко отвечает он. – К сожалению, у меня нет ответов на все вопросы. Но скажу, что, пожалуй, мы должны делать, что хотим, а когда придет время возвращаться к реальности, тогда и будем принимать решение.

– Что случилось в коттедже, остается в коттедже, – говорю я, хоть и знаю, что так просто вряд ли будет.

– Вроде того… Давай просто будем добры друг к другу и насладимся этим отпуском, – говорит он мне. – Я бы никогда не причинил тебе боли, Роуз. Никогда. Это я могу обещать. А если вдруг станет слишком и ты захочешь снова поменять правила, от тебя понадобится лишь слово, хорошо?

– Хорошо, – отвечаю я. – То же самое и от тебя. Будем, получается, отдыхать?

– Будем отдыхать, – говорит он с такой очаровательной улыбкой, что я тоже хочу к нему прикоснуться, но пока держу себя в руках. – Думаю, с этим мы справимся.

– Попытаться можно. Итак, расскажи мне о Хелене, – прошу я, и он загорается от возможности поговорить о своей сестре. По телефону она показалась мне очаровательной. – Должно быть, она имеет на тебя большое влияние, раз уболтала послушать рождественские песни. Гринч прозрел.

Я тянусь к чайнику и подливаю в наши чашки горячего, дымящегося чая.

– М-м, ну, это было не так уж неожиданно, – отвечает он. – Шаг за шагом, за последние пару дней я смог примириться с Рождеством, а теперь и вообще снимаю, так сказать, оборону. Ты на меня очень повлияла, осознанно или нет.

– Ты про мое пение говоришь?

– Я ни слова не скажу про твое пение, – смеется он, и я делаю притворно-шокированное лицо. – Ты отлично поешь.

– Врешь и не краснеешь.