И время остановилось

Дрожа как лист, Аурелия припустила прочь. Водитель «Ситроена» как раз заглушил мотор. Прижимая Дину к груди, девушка протиснулась между стеной и ржавым трактором. За дверцей обнаружился сеновал.

– Зачем мы тут? – захныкала Дина. – Хочу к маме!

Аурелия прижала палец к губам, призывая к тишине.

– Это игра такая, – прошептала она. – Помнишь, мы так в поезде играли?

Откуда бы ей помнить? Дине тогда было всего три года. Но девочка послушно кивнула и уселась на пол, пропахший соломой и навозом. Аурелия устроилась рядом, в висках у нее сердце бешено стучало.

Ожидание тянулось бесконечно. Минуты ползли, терзая ее сердце. В доме – ни звука. Неужели они пытают Марселину, чтобы вызнать у нее, где Антуан? Не выдержав, девушка поднялась и велела Дине не двигаться.

– Забейся за сено и сиди тихо. Я покараулю у входа в сарай. Смотри, ни звука, ясно?

Малышка храбро кивнула. Аурелия корила себя, что бросает девочку одну и к тому же насмерть перепуганную. Но тревога за Марселину гнала ее вперед. Крадучись, со скоростью улитки Аурелия добралась до угла сарая. Отсюда она видела дом, а ее саму было не разглядеть. Убегая в спешке, она оставила дверь в кухню открытой. Марселина сидела на стуле, двое мужчин ее допрашивали. Жандарм обшаривал дом. Аурелия похолодела: ясно же, обыском в доме не ограничатся. Надо бежать за Диной, тащить через поля…

Но тут во двор вкатила вторая машина. Подмога? Бедную Марселину заберут? Хлопнула дверца, повисла тишина. Две минуты спустя раздался знакомый отцовский голос:

– Это возмутительно, месье! Как вы смеете тревожить мою арендаторшу!

Ответа Аурелия не расслышала, но Леандр вскипел:

– Да, земля моя! Думаете, мэр стал бы прятать коммуниста? Смешно! Я вашему начальству пожалуюсь, уж поверьте!

Аурелия с облегчением увидела, как незваные гости, рассыпаясь в извинениях, ретировались.

В очередной раз пронесло! Ноги дрожали, сердце никак не унималось. Сползая по стене, Аурелия твердо решила: надо научиться стрелять. Хотя бы ради того, чтобы однажды, когда нынешний кошмар закончится, взять на мушку эту сволочь Тардье.

* * *

Жюльен, как и ожидалось, получил повестку на трудовую повинность – именно тогда, когда в Шатийоне сколачивали отряд маки. Сыновья Чик-Чирика, сын почтальона, кузен Фернана, старший сын бакалейщика с двумя племянниками, молодой пожарный, младший брат мясника и еще с десяток парней из соседних деревень – все подались в леса. Жюльен с тяжелым сердцем распрощался с привычным комфортом и примкнул к партизанам. Леандр заявил властям, будто расстался с ним на вокзале, – для достоверности был даже куплен билет. Родителей Жюльена грубо допросили, но те и бровью не повели, а прикинулись убитыми горем и уверили, что понятия не имеют, где их мальчик.

Вскоре и Антуан собрался к партизанам. Он считал, что семье Аурелии и без того хватает риска, к тому же ему надоело отсиживаться на чердаке без дела.

– Да ладно тебе! – взмолилась Аурелия, едва он сообщил новость. – Уж если прятаться, так лучше с нами, чем по лесам.

Антуан стоял на своем: с ребятами от него будет больше толку. В глубине души Аурелия и сама понимала, что это лучшее решение. Проглотив отчаяние, она смирилась и решила помогать партизанам: передавать записки через кладбище, а по ночам носить припасы в условленное место в лесу, где они с Антуаном иногда встречались. Леса вокруг были обширные, так что с июня по сентябрь отряд кочевал, не покидая этих мест. А потом, при содействии Фернана, ухитрявшегося водить за нос сослуживцев, маки взяли за обыкновение менять стоянку раз в полтора месяца. Лагерь с полуземлянками раскинулся в чаще.

Здесь молодые люди до седьмого пота упражнялись с оружием и учились боевым приемам. Каждые шесть дней, при молчаливой поддержке местных, проворачивали все новые и новые вылазки – то грабили мэрии, вынося чистые бланки документов и деньги, то устраивали диверсии на линиях электропередач. Тардье по возвращении начал устраивать облавы, но шатийонские маки не слишком досаждали немцам, и гестапо не обращало на них особенного внимания.

В один душный августовский денек Аурелия потренировалась стрелять из пистолета по консервным банкам, а после сбежала к ручью, мирно протекавшему в низинке. От жары ноги налились свинцом. Разувшись, девушка погрузила ступни в воду, с наслаждением ощутив, как прохладные струи скользят между пальцев. Антуан примостился рядом, игриво теребя узел на боку ее платья.

– Ты и сейчас прекрасна, несмотря ни на что, – выдохнул он восхищенно.

Аурелия и впрямь выглядела очаровательно в лавандовом платье, которое Мари помогла ей залатать. Несмотря на переживания, она не утратила врожденной любви к красивым туалетам и старалась всегда быть привлекательной. Так она позволяла себе толику той беспечности, которую украли у ее юности эти три проклятых года. Чудесные золотые волосы, собранные в пучок, гордо поднятая головка, женственные наряды, романтические грезы… Разве догадаешься, глядя на такую девушку, что пять минут назад она как ни в чем не бывало палила из пистолета по жестянкам, воображая на их месте Шарля Тардье?