И время остановилось

Карлингер понимающе усмехнулся, покосившись на Шарля.

– Что ж, вы были правы: она доставит нам немало хлопот.

Аурелия и сама не знала, как продержалась следующий час. Карлингер бесконечно повторял одни и те же вопросы. Где Мари? Где прячется Антуан? Давно ли действует подполье? Многих ли евреев они укрыли? Сколько оружия было сброшено? Девушка стискивала зубы, глотая слезы от все более хлестких пощечин, и упрямо твердила, что понятия не имеет, о чем речь. Затем, видимо решив сбить ее с толку, немец вдруг смягчился и снял с нее наручники.

– Ну полно, Аурелия… Можно вас так называть? Наше знакомство началось не лучшим образом, верно? Возможно, вы станете сговорчивее, если вам будет комфортнее. Агент Тардье принесет воды.

Аурелия не купилась. Она видела, что Карлингер пытается втереться в доверие. Подыграть ему? Со свободными руками она чувствовала себя раскованнее. Сбежать? Напасть? Нужно лишь улучить момент. Но когда? Как вырваться из комендатуры, кишащей солдатней и офицерами?

– Вы напряжены, – заметил немец, когда за Шарлем закрылась дверь. – Напрасно. Скажу по секрету: мне плевать, где отсиживается ваш комми. Войну мы уже проиграли, это вопрос нескольких недель.

– Тогда чего вы хотите? – с ненавистью процедила Аурелия.

Ответ представлялся ей очевидным, но нужно было потянуть время, собраться с мыслями.

– Вы отлично знаете, чего я хочу, фройляйн, – Карлингер приподнял ее подбородок, вынуждая смотреть в глаза. – Верните мне дочь, Доминик. Скажите, где она, и я вас отпущу.

– Понятия не имею, о ком вы.

Раздосадованный упрямством пленницы, эсэсовец сжал кулаки. Опять будет бить? Разумеется. На краю стола Аурелия заметила тот самый хлыст, о котором говорил Фернан. Когда эсэсовец просто покачал головой и вернулся в кресло, она выдохнула.

– Значит, будем играть в молчанку, детка? Что ж, изволь, – он выхватил из папки листок. – Здесь полный список тех, кого я могу арестовать, если захочу. Зачитать? Тут все: твоя семейка, бакалейщик Раймон Пигуа, жандарм Фернан Бланшар, кюре Бернар Брюно, почтальон Даниэль Шарбонье и многие другие. Один из ваших раскололся, стоило Тардье задать пару вопросов. Советую последовать его примеру, не то прикажу всех перестрелять.

Кто? Кто их выдал? Мать Шарля? Надо срочно предупредить отца! Тардье принес воды, и допрос продолжился. Аурелия держалась изо всех сил, но усталость брала свое.

– Да отвяжитесь вы! – закричала она. – Я ничего не знаю!

Карлингер хранил ледяное спокойствие, зато Тардье взбеленился. Кинулся на девушку, со всей силы заехал кулаком в лицо.

– Говори, шлюха!

От удара ее прическа растрепалась, выбившиеся пряди прилипли ко лбу, на котором набухала ссадина от массивного перстня.

– Поганый нацистский ублюдок! – в ярости выплюнула Аурелия. – Ты позор своей семьи!

Тардье зловеще осклабился.

– Кстати, о семье: твой племянник, говорят, прелестный малыш. Глядишь, он будет посговорчивее…

Карлингер одобрительно кивнул. Сволочи! Неужели они тронут Лулу?!

– Раз наша гостья не настроена на дружеский лад, верните-ка ей браслеты, – велел полковник Шарлю, беря в руки хлыст.

Аурелия поняла: выбора нет. Ей не уйти живой, но если ее жертва спасет двух невинных – что ж, пускай. Луи. И Доминик. Вдруг перед ее мысленным взором предстала четкая картина, что нужно сделать. Резко вскочив, девушка схватила мраморное пресс-папье. На удивление хладнокровно, без тени дрожи швырнула его в голову Карлингера. Тот шарахнулся, но тяжелый предмет все же чиркнул по его виску.

– Держите ее! – взревел эсэсовец.

Аурелия, захваченная порывом, не заметила, как Шарль Тардье выхватил пистолет и прицелился. Карлингер заорал:

– Nein![60]

Но девушка не успела осознать почему. Чудовищная боль пронзила живот.

Она рухнула без звука, в лужу собственной крови. Холодно, как же холодно для июня… Но на губах Аурелии играла улыбка – мягкий свет окутал ее, и лица склонившихся над ней затмило лицо Антуана – такое, как в миг их первого поцелуя у реки. Теперь все будет хорошо. Веки опустились, из груди вырвался последний вздох. Аурелия уносилась прочь – в глубины безмятежного мира, где нет зла.

* * *

Луи, сидевший на берегу сонного Эндра, вытянул шею, вглядываясь в тропинку, что вела к дому. Антуан два часа как ушел, пообещав, что за ними явится Аурелия. Но вот уже минуло шесть вечера, а ее все нет.

– И что делать будем? – вздохнула Ненетт, потягиваясь. – Не ночевать же здесь!

Мальчик поднялся, отряхивая приставшую к ногам землю.

– Ты права, твои родители и моя мама скоро вернутся. Да и купаться надоело уже. Пошли!

Они оделись и, карабкаясь по склону, поскакали через поле. Вдруг Аннетт застыла как вкопанная и ахнула. Она стиснула ладонь Луи, тот побелел. К ним решительным шагом приближался нацистский офицер – грудь в наградах, на голове черная фуражка с орлом и «мертвой головой». Он, наверное, только что вошел через садовую калитку. Перепуганные дети поняли: бежать некуда. Луи встал перед подружкой, загораживая ее. Немец остановился, пристально глянул на мальчика и ободряюще улыбнулся.