И время остановилось

Я и не ждала, что дед облегчит мне задачу, но все же было обидно. Раздосадованная, я спустилась в гостиную, побрела в летний сад и плюхнулась в одно из плетеных кресел – как следует поразмыслить. Ну и куда он запрятал эту чертову шкатулку? Мой взгляд упал на огромный книжный шкаф, занимавший всю стену. В самом низу – ряд закрытых полок. Сердце заколотилось, я подошла и принялась их открывать. Ура! За третьей дверцей обнаружилась шкатулка, замотанная в тряпицу. Лулу ловко ее спрятал, я могла и не заметить! Любопытство только распалилось. Нетерпение пересилило: я схватила дневник и, подавив легкое чувство вины, вернулась в кресло. Из кухни доносился визг пилы.

18

Аурелия, 1940 г.

В середине апреля Париж был холоден и сонлив. Аурелия, которой недавно исполнилось девятнадцать, куталась в синее пальто с латунными пуговицами и зябла. Температура не поднималась выше шести градусов, а в последние дни постоянно лил дождь – и хорошо еще, если не валил снег. «Настоящая зимняя погодка», – подумала она, выбираясь из такси. Франсуаза Монтиньяк, мать Мадлен, вызвала его для девушек после катания на лодке в Булонском лесу – грех было не воспользоваться редким просветом в небе. Аурелия умирала от скуки во время этой прогулки. Мадлен с матерью трещали без умолку, и все разговоры крутились вокруг каких-то светских пустяков, будто в эту самую минуту миллионы мужчин не были на фронте. Ей стоило немалых усилий делать вид, что она веселится. Подумать только, всего несколько месяцев назад она с радостью поддержала бы эту болтовню!

А ведь ее визит начался не так уж плохо: за десять дней до этого, когда отец предложил ей поехать с ним в Париж, где он собирался дать несколько концертов для поднятия духа публики, Аурелия чуть не запрыгала от радости. Зима в Берри выдалась унылой – лишь послания Готье, который писал Мари из своего расположения в Лотарингии, приносили немного света в бесконечную череду заснеженных дней. Сам он страдал от чудовищных погодных условий, но очень надеялся, что эта «странная война» со дня на день закончится, тем более что французы до сих пор не видели и тени бошей. На Рождество он прислал малышу Луи пряничного святого Николая, а Мари написал, что им выдали огромную банку вишен в бренди. До грозных сражений, которых все так боялись, было еще ой как далеко!

Да и вообще, по обе стороны фронта мало что происходило. Аурелия пыталась справиться с пустотой в своей жизни. Сестра снабжала ее книгами Пруста и Мориса Леблана, но и этого было уже недостаточно. Лишь безмятежная красота полей и реки дарила покой ее истосковавшейся по живым впечатлениям душе. Впрочем, стоило спуститься на берег Эндра, и меланхолия брала свое – девушка вспоминала мгновения, проведенные здесь с Антуаном. В Париже отец сводил ее в музей, они побывали на ревю Жозефины Бейкер, но ничто уже не было прежним. В качестве дани уважения британским экспедиционным силам, пришедшим на помощь Франции, артистка включила в репертуар песню «Ô mon Tommy!»[27] – а в программке указывалось ближайшее бомбоубежище на случай тревоги. Отравляющих газов боялись настолько, что всему населению выдали противогазы, а в ночи не дозволялось зажигать ни единого огонька. Даже фары автомобилей и велосипедов замазали синей краской. Столица, казалось, утратила былую очаровательную беззаботность.

Мать Мадлен остановилась перед входом в свой дом.

– Может, отправитесь перекусить в «Ритц»? – предложила она девушкам. – Сегодня ограничение на мясо, зато с выпечкой все в порядке.

Разрумянившаяся от холодного ветра Мадлен одобрительно захлопала в ладоши:

– Чудесная мысль, хоть согреемся! Да и поболтаем напоследок перед твоим отъездом, Аурелия. Подумать только, ты уже завтра уезжаешь…

Франсуаза как-то странно улыбнулась дочери. Аурелия не поняла этой улыбки.

– Развлекайтесь и не засиживайся допоздна, Мадлен! – крикнула мадам Монтиньяк напоследок и скрылась в парадной роскошного дома.

Аурелия взглянула на часы. Она собиралась встретиться с Ариэль в Тюильри, но еще оставалось немного времени. От улицы Шоссе д’Антен до «Ритца» подруги дошли всего за десять минут. В ресторане было на удивление малолюдно для этого времени суток, когда обычно дамы и барышни неспешно пьют чай в изысканном зале, украшенном изящной деревянной резьбой в стиле ар-деко и комнатными растениями. Девушек усадили в уютные кресла, и официант принес им по чашке густого горячего шоколада и печенье, которое они с удовольствием ели, обмакивая в ароматный дымящийся напиток. Мадлен задумчиво разглядывала Аурелию, одетую в элегантную твидовую юбку и ярко-алый шерстяной кардиган. Та хранила молчание.

– Что-то ты неразговорчива. Я почти ничего не знаю о твоей жизни со времен последних писем, – рискнула начать Мадлен.

Аурелия машинально поправила берет и потупилась, не отрывая глаз от чашки.

– Знаешь, в моей жизни нет ничего увлекательного. Дни напролет слоняюсь без дела, чего-то жду.

– Бедняжка ты моя, – посочувствовала Мадлен. – Ты ведь больше всего на свете мечтала танцевать, а теперь… Эх, как обидно!