Я, бабушка, Илико и Илларион

– Да что вы заладили – «правда?», «правда?»! Что же, по-вашему, я вру?

– Что вы, что вы, уважаемая Юлия! Это я к тому – неужто нет для него спасения? Неужто он пропал совсем?!

– Нет, почему же… Спасти его, конечно, можно, но это свыше моих сил… Здесь нужна крепкая, мужская рука! К тому же, кроме него, на моей шее еще два зверя – Зураб и Вахтанг, дети моего Коли. Те почище этого. Вот вернутся с выгона – убедитесь сами!

– М-да-а-а… Что же вам сказать, уважаемая Юлия!.. Пока были живы его родители – меня и близко к ребенку не подпускали… А теперь как мне быть? Как приручить его, как согреть его сердце? Чужой я для него, понимаете? Чужой!..

– Не говорите, уважаемый Кишварди! Ведь он как-никак мужчина и с мужчиной легче найдет общий язык… К тому же он продолжатель вашего рода…

– Оно-то, конечно, так… А как у него с учебой, уважаемая Юлия?

– Гм!.. Мальчишка, укравший персики у своего учителя и ради развратной книжки «Декамерон» продавший серебряные ложки собственной бабушки, – о какой учебе может думать такой мальчишка, скажите сами, ради бога, уважаемый Кишварди!

– Это правда, мальчик?! Решено! Заберу его в Гурию и повешу за ногу на чинаре!

– Да вот, пожалуйста, полюбуйтесь на него: мы тут убиваемся, а ему хоть бы хны! И в ус не дует!

А мальчик стоял под липой с закрытыми глазами и думал: «Устала бедная моя бабушка Юлия… Какой у нее раньше был приятный голос, а теперь – во какой злой!.. А может, это мне так кажется? Этот – дед, что ли? – говорит так спокойно и приятно… Да, видать, устала она… Эх, хоть бы сейчас она не послала меня с этим – дедом, что ли? – а впредь я никогда не обижу ее, никогда!.. Лишь бы не послала… Лишь бы не послала…»

– Сирота он, уважаемая Юлия… Кроме розг, ему и ласка нужна…

– Сирота сироте рознь! Много он понимает в ласке! Ласка…

– Это правда, мальчик?! А вот как заберу его в Гурию, да как повешу за ногу… Когда его забрать, уважаемая Юлия?

– Да хоть сейчас! Долго ли его снаряжать?

– Как же так… Мальчишка гол как сокол…

– Таким я и привезла его в прошлом году из Авчала, уважаемый Кишварди… Может, прикажете справить ему чоху с позументом?

– Бедный мой мальчик!

– Откушали бы перед дорогой, уважаемый Кишварди…

– Да нет, не беспокойтесь, уважаемая Юлия… Закусим в Самтредиа, а там и до дому рукой подать…

– Воля ваша… Счастливого вам пути… Да хранит вас святой Георгий!..

– Дай Бог вам счастья, уважаемая Юлия!..

– Вот, захватите с собой, уважаемый Кишварди!

– Что это?

– Да документы его разные… В сентябре, надо полагать, пошлете его в школу, – понадобятся… В четвертый класс он перешел… Правда, в справке ошибка – вместо Ломджария Нодари записали Ломджария Надири[145]. Впрочем, по-моему, не ошибка это, а так оно и есть.

– Это правда, мальчик? Что ж, заберу его в Гурию и повешу за ногу на чинаре…

– Вешайте, за что хотите, но только чтоб глаза мои его больше здесь не видели!

– За ногу, за ногу повешу!

– Бог вам в помощь!

– А не поможет, так возьму его в такой оборот, что аж камни от жалости заплачут!

– Ну так до свидания, уважаемый Кишварди!

– Всего вам хорошего, уважаемая Юлия!

Сия приемо-сдаточная процедура произошла в августовский полдень 1938 года, в местечке Хони, между имеретинской бабушкой – то есть матерью матери Нодара Ломджария, уважаемой Юлией Микеладзе, и его гурийским дедом – то есть отцом отца, уважаемым Кишварди Ломджария.

А спустя час мальчик, то есть Нодар Ломджария, рожденный 14 июля 1928 года в городе Тбилиси, в семье служащего, плелся, словно теленок на веревке, за дедом, понуро шагавшим по раскаленной, пыльной дороге…

Из Хони до Кулаши дед и внук добрались на пролетке, из Кулаши в Самтредиа ехали на линейке. Здесь, не перекусив, пересели на грузовик чайной фабрики, следовавший в Чохатаури. Оттуда пешком направились в село Интабуети.

Дед шел впереди, внук – за ним. Измученный старческим недугом дед тяжело кряхтел и стонал. Завидев идущего навстречу путника, он умолкал, низко с ним раскланивался, а затем, выждав несколько минут, вновь начинал стонать и кряхтеть. Иногда он молча оглядывался на мальчика – так оглядывается старая кляча на отставшего жеребенка, боясь потерять последнего своего отпрыска.

Мальчик шел и думал: «Вот впереди шагает старик – хилый, больной, стонущий, с выцветшей шляпой на голове… Он обещает повесить меня за ногу на дереве… Этот старик – мой дед. Отец моего отца… Дед!.. Что же заставляет меня следовать за ним? Почему я покорно, словно раб, тащусь по этой пыльной дороге? Два шага в сторону – и, пожалуйста, валяй себе на все четыре стороны!.. А вот и нет! Не могу! Сила какая-то толкает меня в спину – шагай за стариком, и никаких чертей! Что это за сила? Почему я, уставший, голодный, изнемогающий от жары и жажды, не смею свернуть с дороги? Почему? Как эта сила называется?»

– О чем ты думаешь, внучек? – обернулся вдруг старик.

– Ни о чем! – ответил, не задумываясь, опешивший мальчик. Он ожидал всего, но только не такого вопроса.