Я, бабушка, Илико и Илларион

Пропитанный запахом сапог, водки, горчицы, прокисшего вина, вонючего табака, пота и селедки подвал гудел. Жуткий монолог-исповедь раздался как гром среди ясного неба. На несколько секунд – повторяю, лишь на несколько секунд – воцарилось гробовое молчание, подвал будто превратился в окаменевший сказочный город – город, который кара божья настигла именно тогда, когда никто этого не ждал и каждый был занят своим делом.

…И когда вся эта масса вновь задвигалась, пьяница уже стоял у ближайшего стола и дрожащей рукой собирал брошенные на стол три скомканные рублевки и мелочь. Ни один из сидевших за столом мужчин не взглянул на пьяницу – даже тогда, когда он благодарил их. Лишь один – помоложе – проговорил, не поднимая головы:

– Ладно…

Пьяница подошел ко второму столу, протянул руку:

– Благородные жители Тбилиси!..

– Брось трепаться! – прервал его один из пировавших. – На, выпей!

Пьяница взял стакан с водкой, поднес ко рту. Рука его дрожала.

– Ну, скажи что-нибудь! – сказал второй.

– «Что-нибудь…» – повторил пьяница, и рот его перекосился в жалкой улыбке.

– Гм, ты даже шутишь?! – удивился третий.

Пьяница не ответил. Он молча проглотил водку и уткнулся лицом в согнутый локоть. Когда он поднял голову, лицо его было спокойнее, а глаза влажно блестели.

– На здоровье! – сказал первый.

Пьяница поставил стакан, но от стола не отходил.

– Не вздумай еще просить денег! – сказал, нахмурив брови, второй.

– На билет… Мать хочется увидеть…

– Знаю я твою мать и твой билет!

– Три рубля…

– Какими прикажешь – бумажными или мелочью? – передразнил его первый.

– Рубль! – быстро сдался пьяница.

– Дай, мать его!.. Видишь, не отстает! – проговорил третий.

Тогда первый достал из кармана двадцатикопеечную монету, положил на большой палец правой руки, щелчком подбросил в воздух, потом ловко поймал и, зажав ее в левой ладони, вопросительно взглянул на пьяницу.

– Орел! – крикнул тот, не задумываясь, и уверенно протянул руку. Первый разжал ладонь.

– Везет же человеку! – обернулся он к сотрапезникам и отдал монету пьянице.

Тот подошел к следующему столу.

– Ребята, явилась наша судьба, – обрадовался один из пятерых, сидевших за столом.

– Мир пришедшему! Привет! – раздались нестройные голоса.

– На, выпей! – протянул кто-то стакан.

– Я выпил уже… – проговорил пьяница, но стакан все же взял.

– Гм, нашелся трезвенник! – хмыкнул первый, очень похожий на второго, как, впрочем, и на всех остальных.

– Будьте здоровы! – Пьяница опрокинул в рот стакан и понюхал свой грязный рукав.

– Только без монолога! Говори прямо, сколько стоит билет до дома твоей матери! – предупредил третий, потом двумя пальцами извлек из внутреннего кармана пачку пятирублевок.

– Дай одну! – взмолился пьяница и громко проглотил слюну.

– Осел! С чего это тебе вздумалось разбогатеть именно за наш счет? Пойди-ка вон к тем комбинаторам, они, знаешь, махорку в червонцы заворачивают! – Владелец пачки указал на огороженный фанерой кабинет, откуда столбом поднимался табачный дым и доносился громкий пьяный женский хохот.

– Ладно, дай, не мучай человека! Нас всех ждет его судьба! – сказал кто-то.

– На, бери две пятерки – поедешь в международном. В жестком тебе будет неудобно! – Беззубый рот владельца пачки раскрылся в улыбке. Засмеялись и четверо остальных.

– Вот это человек! – воскликнул пьяница, запихивая деньги в карман. – Будет и на моей улице праздник, и тогда я отплачу тебе!

– Не забудь прихватить знамя!

Теперь рассмеялись все шестеро.

Четвертый стол пьяница обошел сторонкой – в одном из двоих сидевших за ним мужчин он узнал верийского карманника Зарзану. Карманники, как известно, одинаково ненавидят пьяниц и попрошаек, он же в своем лице объединял обе эти категории людей. Поэтому он направился к кабинету с занавешенной дверью.

В кабинете пьяница не задержался. Он вышел оттуда растерянный и смущенный и, раскачиваясь, подошел к столу, за которым кутила компания парней из Ваке.

– Благородные граждане Тбилиси… – начал пьяница, прикрыв почему-то глаза рукой.

– …Сотворите добро, подайте пьянице, подонку, бездельнику… – продолжил монолог один из парней.

Пьяница опустил руку и уставился на него помутневшим взглядом.

– Чего смотришь? – спросил тот.

– Жажду увидеть свою мать… – захныкал пьяница, – жажду, как смерти…

– Кто же тебе мешает? Умирай на здоровье!..

– Я мать хочу… – повторил тупо пьяница.

– А молочка грудного тебе не хочется?

– Мать…

– Да врешь ты, сволочь, нет у тебя никакой матери! – вскочил в сердцах худощавый парень. Его насилу усадили. – Вот так каждый раз! Появится и начнет бередить душу именно тогда, когда мне хочется выпить, повеселиться! Хватит же тебе, хватит, гнида ты этакая!

– Ладно, поди сюда, Симон, бери деньги и уходи. На! – Парень с огромным – от виска до подбородка – шрамом бросил на стол несколько червонцев.

– Откуда тебе известно мое имя? – удивился пьяница.

– Известно, Симон, известно… На деньги, что ты выманил у меня, можно было трижды объездить земной шар. Вроде Магеллана…

– Я мать хочу увидеть! – заплакал пьяница.

Парень со шрамом запихал деньги в карман пьянице и слегка подтолкнул его: