Воробей набросился на маленький огрызок хлеба, пытаясь ухватить его клювом. Его крохотные лапки и коготки смешно скользили по пластику стола. Наконец он кое-как ухватил клювиком хлеб и, вспорхнув, улетел снова на свою изгородь. Оттуда он продолжал посматривать на нас, не выпуская из клюва своей добычи, затем раскрыл крылья и куда-то улетел.
– Видал, как он нас ограбил, этот разбойник? – удивленно глядя на меня, сказал Ачико.
– Гениально назвали его русские – воробей!
– То есть в чем гениальность?
– «Вора бей», понимаешь?
– Да ради бога, это ты сейчас придумал, – пренебрежительно проговорил Ачико.
– Не я, а русские придумали пичуге такое название.
– Вообще-то верно, название точное, – усмехнувшись, согласился он. – Гляди-ка, он опять тут как тут! – воскликнул Ачико и подвинул на краешек стола еще кусочек хлеба. Воробей на этот раз к хлебу не прикоснулся, сидел себе на изгороди, склонив набок головку, и глядел на нас вызывающе, с задором.
– Чирик, чирик, – произносил он время от времени и менял при этом место.
– Могу спорить, что он знает грузинский и подслушивает нас, – серьезно сказал Ачико.
– Смотри, не ляпни что-нибудь, вдруг он турецкий шпион! – предостерег я Ачико и от души расхохотался.
– Ты шутишь, а он, гляди, как слушает.
Воробей и вправду вел себя удивительно. Он склонил головку таким образом, что одно его ушко было обращено к нам.
– Кыш, сплетник этакий! – прикрикнул на него Ачико и взмахнул рукой. Воробей не шелохнулся.
– Ну, господин воробей, чего изволите? – осведомился тогда Ачико.
Воробей ему что-то ответил.
– О, пожалуйста, сию минуту! – Ачико засуетился и поставил на землю свою чашку.
– Чего он хочет? – поинтересовался я.
– Кофе, говорит, желаю, небось сами пьете, а я разве не человек?
Воробей слетел с изгороди на землю и с опаской стал приближаться к чашке.
– Иди, иди, не бойся! – подбодрил его Ачико.
Воробей заглянул в чашку и принялся клевать кофейную гущу.
– Но-но, не увлекайся, чего доброго, сердце испортишь, – забеспокоился Ачико и нагнулся, чтобы поднять чашку. Воробей вмиг улетел обратно на изгородь.
Ачико насыпал себе на ладонь хлебные крошки и протянул воробью.
– Закусывайте, сударь!
Воробей после недолгого колебания распустил крылышки и подлетел к руке, но не сел, а начал описывать над ней круги. Видимо, считая, что осторожность никогда не мешает, он несколько раз облетел протянутую ладонь. Ачико не шевельнулся, замер, и воробей решился: сел на его ладонь. Но прежде чем начать склевывать крошки, он заглянул в глаза Ачико.
Невольно и я посмотрел ему в глаза. Они были полны безграничного удовольствия и любви, карие глаза Ачико. Воробей доверился этим глазам… Он спокойно начал клевать крошки с огромной ладони.
Покончив с этим делом, воробей снова уселся на изгороди и вытер клювик о раздувшийся зоб.
Затаив дыхание, наблюдал я за всей этой сценой. Если бы кто-нибудь со стороны видел все, что здесь сейчас происходило, ни за что не поверил бы, что воробей этот не дрессированный и Ачико не его дрессировщик.
– Ты просто Дуров! – с восторгом сказал я ему.
– Не я Дуров, а он, смотри, что он со мной выделывает, – возразил вошедший в азарт мой приятель и насыпал крошки себе на голову. – Пожалуйте, сударь, угощайтесь! – пригласил он птичку, широко разводя при этом руки.
И вдруг произошло что-то невероятное… невероятное и ужасающее… Огромная крестообразная тень пронеслась над столом, и воробышек исчез! Исчез наш воробей!
– Что случилось? – спросил ошеломленный Ачико.
– Ястреб… – едва ворочая языком, проговорил я.
– Куда девался воробей? – надтреснутым голосом спросил он.
Я приподнял плечи и с трудом проглотил слюну.
Он вдруг сорвался с места и подскочил к бармену.
– Помоги!
– В чем дело?
– Воробей!
– Что за воробей? – обалдел бармен.
– Ястреб, моего воробья унес ястреб!
– Ты что говоришь, слушай, откуда в городе ястреб? – взмахнул рукой бармен.
Ачико бросился ко мне.
– Куда делся воробей?!
– Сядь, – попросил я его.
– Куда делся, говорю!!
– Ястреб его унес…
– Как это унес?! Мы сидели втроем, ели, пили, смеялись, а он налетел, утащил – и все, и больше ничего?!
– Полно, Ачико, – взмолился я.
Ачико смотрел на меня дикими глазами. Потом сел, опустил лицо в ладони. Долго он так сидел.
– Ладно, Ачико, будет тебе… – Я положил руку ему на плечо. Он стремительно поднялся и ушел, не оглядываясь.
Какое-то время я продолжал сидеть в одиночестве. Потом ко мне подошел бармен.
– Упился? – спросил он.
– Кто?
– Твой друг.
– Да нет, понимаешь, мы ведь даже и не пили, сидели втроем, вот так: я здесь, он там, а он…
– Кто это «втроем»? – Бармен подозрительно поглядел на меня, потом на бутылку, но бутылка оказалась початой всего лишь на два пальца.
– …он, воробышек, сидел там, на изгороди, и вдруг этот ястреб…
– Да вы что, оба спятили? Откуда в городе ястреб! – вышел из себя бармен.
– Говорю, ястреб, вот как сейчас тебя вижу…
– С тебя десятка, – холодно прервал меня бармен.
Я протянул ему десятку и встал.
Когда я вернулся в наш номер, Ачико лежал навзничь на своей кровати.
Он плакал.
Бесы
Бесы бывают трех видов.