Читаем Я, бабушка, Илико и Илларион полностью

– Что вы меня-то ласкаете, батоно, когда это солнце своей волей, по своему желанию пожаловало к вам, а будь на то моя воля, оно бы сюда и глянуть не глянуло! – произнес в ответ Сатутиа, вроде бы и не принимая благодарности.

– Нам не интересно, сколько плодов дает чье-то там ткемали или сколько початков соберут с чьего-то кукурузного поля, вы, пожалуйста, поздравьте молодых, – напомнил тамада опоздавшему дружке его обязанности.

– Это солнце сегодня венчается! – будто и не слыша его, провозгласил Шаликашвили. – Венчается с луной, и все мы присутствуем при этом событии… Потом у этого солнца появятся маленькие солнышки, и небо Зугдиди наполнится малютками солнышками и луночками, а потом, когда они уже не смогут уместиться на небе, они спустятся вниз на землю и на земле будут умножать свое потомство…

– Как ваша фамилия, батоно? – прервал впавшего в экстаз гостя тамада.

– Шаликашвили! – простодушно, хотя и с достоинством ответил Сатутиа.

– Ах, а я думал – Коперник! – удивился Ироди Шелегиа. Все засмеялись, один Сатутиа не засмеялся.

– Да, я Коперник, – подтвердил он догадку тамады.

– В таком случае я опять же позволю себе напомнить вам, что вы до сих пор не выпили здравицу нашей юной четы!

– А что я говорю все это время? – искренне удивился Сатутиа.

– Все, кроме этого, да еще вы не сказали, что Земля круглая и что она вертится! – ответил тамада. Опять все засмеялись, а бедный Сатутиа онемел.

– Выпей, Сатутиа, и садись, – попросила Татулиа своего дружку и друга детства.

– Сию минуту, моя любимая! – с готовностью воскликнул Сатутиа, поднес к губам рог и не отрываясь, одним духом осушил его до дна.

– Ну, ты, брат, силен! – растрогался тамада.

– Да, я силен, – согласился Сатутиа.

– Силен будешь, когда нас догонишь, – критически заметил кто-то.

– А что для этого нужно? – живо заинтересовался Сатутиа.

– Дадиановский рог нужен, дадиановский! – выкрикнул директор Краеведческого музея города Зугдиди Зелимхан Гвамичава.

– Пожалуйста, батоно, дадиановский так дадиановский, пускай хоть багратионовский, мне безразлично! – безмятежно улыбнулся Сатутиа.

– Он или очень глуп, или очень хвастлив, или просто очень пьян? – тихо спросил невесту жених.

– Он очень умен, очень скромен и очень трезв, – покраснев, твердо ответила невеста.

– Он хотя бы видел дадиановский рог? – продолжал выяснять жених.

– Если не видел, увидит сейчас, – с достоинством отвечала невеста.

Жених саркастически улыбнулся.

Тем временем в свадебный шатер вкатили обитую алым бархатом коляску о четырех колесах. Сиятельный дадиановский рог, точно доблестный муж, опоясанный серебряным поясом с кинжалом, возлежал на этой коляске, аки дракон с разверстой пастью, и взирал на изумленное его размерами общество.

– Наполнить рог! – приказал тамада.

Два виночерпия подскочили к рогу.

Он поглотил один небольшой кувшин и одну бутылку, в общей сложности четыре литра «Оджалеши». Сатутиа припал к его зеву, как заблудившийся в пустыне бедуин. Шестьсот мужчин, сидевших за столом, превратились в один огромный любопытный глаз.

– Ух ты, вот это силища, вправду крепок, черт! – сказал про себя озадаченный дадиановский рог, одним духом опустошенный прибывшим на свадьбу дружкой Сатутией Шаликашвили.

Сатутиа, лихо покатив порожний рог по столу, продолжал твердо стоять на ногах.

– Он ваш, молодой человек! – вырвалось у потрясенного происшедшим Рэма Чиквани.

– Кто, батоно? – в недоумении спросил Сатутиа и огляделся по сторонам.

– Рог, рог ваш! – пояснил Рэма Чиквани.

– Ну что вы! – застыдился опоздавший дружка.

– Слово батони Рэма – закон, да и, кроме того, на роге написано: «Кто осушит меня, тому я и принадлежу», – подтвердил Гугуни Джаиани и с сожалением покачал головой.

– Ну нет, один рог мне ни к чему, не единорог же я в самом деле, вот ежели у вас есть и второй такой же, давайте и его в придачу, я и второй выпью, а уж два таких рога стоит увезти в Гурию, ей-богу, – рассмеялся уже несколько захмелевший и настроившийся на шутливый лад Сатутиа.

– Что вы, что вы, батоно, откуда второй, это единственный и неповторимый, вся история рода Дадиани проходит через него, он оценен экспертами в один миллион рублей! – икая от волнения, проговорил Зелимхан Гвамичава.

– Нет так нет, пускай и этот здесь остается. Все равно моей беде и миллион не поможет. А один рог я ни за что в Гурию не повезу! – заартачился Сатутиа.

– Нам ваша милостыня не нужна, слово есть слово, – обиделся хозяин.

– Тогда наполните его еще разок, чтобы я хотя бы выпил два рога, и так и быть, заберу, ладно, – вконец обнаглел окосевший Сатутиа.

– Наполнить рог! – велел рассерженный Рэма Чиквани.

– Не делай этого, Сатутиа! – взмолилась побледневшая Татулиа.

– Не волнуйся, бесценная моя Татулиа, я не осрамлю тебя! – заверил ее дружка.

Снова подбежали к рогу два виночерпия, снова поглотил рог четыре литра, снова стол превратился в один огромный любопытный глаз, и снова приник к рогу гость…

Перейти на страницу:

Похожие книги

Огни в долине
Огни в долине

Дементьев Анатолий Иванович родился в 1921 году в г. Троицке. По окончании школы был призван в Советскую Армию. После демобилизации работал в газете, много лет сотрудничал в «Уральских огоньках».Сейчас Анатолий Иванович — старший редактор Челябинского комитета по радиовещанию и телевидению.Первая книжка А. И. Дементьева «По следу» вышла в 1953 году. Его перу принадлежат маленькая повесть для детей «Про двух медвежат», сборник рассказов «Охота пуще неволи», «Сказки и рассказы», «Зеленый шум», повесть «Подземные Робинзоны», роман «Прииск в тайге».Книга «Огни в долине» охватывает большой отрезок времени: от конца 20-х годов до Великой Отечественной войны. Герои те же, что в романе «Прииск в тайге»: Майский, Громов, Мельникова, Плетнев и др. События произведения «Огни в долине» в основном происходят в Зареченске и Златогорске.

Анатолий Иванович Дементьев

Проза / Советская классическая проза
Вишневый омут
Вишневый омут

В книгу выдающегося русского писателя, лауреата Государственных премий, Героя Социалистического Труда Михаила Николаевича Алексеева (1918–2007) вошли роман «Вишневый омут» и повесть «Хлеб — имя существительное». Это — своеобразная художественная летопись судеб русского крестьянства на протяжении целого столетия: 1870–1970-е годы. Драматические судьбы героев переплетаются с социально-политическими потрясениями эпохи: Первой мировой войной, революцией, коллективизацией, Великой Отечественной, возрождением страны в послевоенный период… Не могут не тронуть душу читателя прекрасные женские образы — Фрося-вишенка из «Вишневого омута» и Журавушка из повести «Хлеб — имя существительное». Эти произведения неоднократно экранизировались и пользовались заслуженным успехом у зрителей.

Михаил Николаевич Алексеев

Советская классическая проза