Читаем Я, бабушка, Илико и Илларион полностью

Дождь перестал. Выглянуло солнце и так уставилось своими пылающими глазами на Зугдиди и двор Джаиани, будто впервые улицезрело землю.

– Пусть никто не болтает, что Бога нет! – воскликнул обрадованный тамада.

– Сам Дадиа не удостаивался такой свадьбы! – повторил Рэма Чиквани.

Ангел, похищенный с похорон Агати Акубардиа, матери Шутуниэ Цикаридзе из Мелекедури, – красавица Татулиа Эркомайшвили была невестой Имедо Джаиани, и от счастья Имедо парил в небесах, тех самых, которые только что изливались на землю.

Но нет, не похищена была Татулиа – по своему желанию пошла она за Имедо Джаиани, да и слыхано ли, чтобы хоть когда-нибудь какую-нибудь невесту из Гурии в Мегрелию приходилось бы силком тащить! И однако ж семейство Джаиани вот уже целый месяц все не помирится со вспыльчивыми гурийцами. И сказочная свадьба тоже протекала при полном отсутствии гурийцев. О шаферах и говорить не приходится, но даже невестиного дружки – и того не было рядом с Татулией Эркомайшвили. Впрочем, нужен ли был красавице гурийке дружка! Она сияла рядом с женихом, точно утреннее солнышко. Безмерно оскорбленная всей своей родней, она тем не менее держалась гордо, с достоинством, и ничем не проявляла обиды. Лишь слишком наблюдательный взор мог бы подметить, что легкое облачко печали туманит прекрасный лик.

«Посмотрим, сколько вы без меня выдержите, милейшие мои гурийцы, в конце концов ведь примиритесь с моим замужеством, вот тогда-то я вам и отплачу за мой позор, попомню, что вы меня на смех подняли!» – так думала Татулиа Эркомайшвили в тот самый миг, когда край шатра откинула чья-то рука и вошел вымокший с головы до ног мужчина саженного роста со спадавшими на лоб густыми мокрыми кудрями.

– Мир вам! – громко проговорил вошедший и, как это свойственно всем богатырского сложения людям, добродушно и застенчиво улыбнулся и неловко спрятал за спину огромные ручищи.

– С ума сойти! – вырвалось у невесты, и она даже приподнялась на ноги.

– Кто бы вы ни были, батоно, пожалуйте к столу, гость от Бога, – пригласил вошедшего хозяин, – однако, если вы окажете нам милость и сообщите, кто вы и как вас величать, нам будет еще отраднее…

– Я, батоно, Сатутиа, Сатутиа Шаликашвили, опоздавший дружка невесты, – с той же застенчивой улыбкой ответил гость, – но я в этом не виноват. Как назло, именно сегодня небо обрушилось на землю, и потому мне пришлось задержаться в дороге.

– Хвала Всевышнему, что хоть один гуриец пожаловал к нашему столу, видно, не все они погнушались нашим обществом, – приветливо улыбаясь, но с явным упреком проговорил Гугуни Джаиани.

– Я вас прошу, батоно, не браните при мне гурийцев, и я обещаю, что выпью один все те тосты, которые полагается выпить на этой свадьбе им. Может быть, я хоть отчасти заглажу этим их вину, – попросил Сатутиа Шаликашвили.

– Ты кажешься крепким парнем, батоно Сатутиа, но не прихвастнул ли ты малость? – с недоверием оглядывая гостя, сказал хозяин.

– Нет, батоно, я за свои слова отвечаю.

– О-о! Дай Бог тебе здоровья!

– Штраф ему, штраф, и подать ему этот рог! – распорядился чуть-чуть охмелевший тамада и послал Сатутии свой литровый рог.

– Одну минутку, я сейчас, батоно! – возразил гость и направился к жениху и невесте.

Сперва он подошел к невесте, прижал к своей могучей груди ее красивую головку и поцеловал в лоб. Затем оборотился к жениху. Долго глядел на него.

«Какие же умные, хитрые и добрые глаза у этого окаянного», – подумал он про себя, а вслух проговорил:

– Поздравляю тебя, братец. – Пожал ему руку, обнял, но не поцеловал, и уж только после этого всего принял поднесенный ему рог.

– Первым делом выпейте за здоровье молодых, а потом нагоняйте нас, – наставил его тамада.

– Ваше имя? – поинтересовался Сатутиа.

– Наше? – с достоинством переспросил тамада во множественном числе и приложил ладонь к своей груди.

– Да, ваше.

– Иро́ди, батоно, Иродион Шелегиа!

– Уважаемый Иродион, дорогие гости, соседи, друзья, недруги и доброжелатели, словом, все, сидящие за этим столом! Месяц назад с небосклона Озургети исчезло солнце, и с той поры мы его больше не видели… – проникновенно заговорил Сатутиа.

– Да, да, действительно, уж такая скверная погода стоит… – подтвердил тамада.

– Солнце исчезло! Мы ждали, надеялись, что оно вновь появится, но – куда там! Оно и помнить о нас забыло, и не думает о том, что мы так ждем его…

– Охо-хо, не может быть, чтобы это не отразилось на урожае! – забеспокоился кто-то.

– Конечно, конечно, вот, например, у нас в Гали ткемали недозрело и все плоды пообсыпались с деревьев, – посетовал сидевший напротив Сатутии мужчина.

– Ай-ай-ай, пропали вы, получается, а? – ужаснулся за жителей Гали его сосед по столу.

– Однако с вашим прибытием погода исправилась, и солнце выглянуло, и потеплело, – утешил Сатутию Гугуни Джаиани и в знак благодарности за погоду потрепал его по плечу, одновременно давая понять, что пора бы и к делу приступать.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Огни в долине
Огни в долине

Дементьев Анатолий Иванович родился в 1921 году в г. Троицке. По окончании школы был призван в Советскую Армию. После демобилизации работал в газете, много лет сотрудничал в «Уральских огоньках».Сейчас Анатолий Иванович — старший редактор Челябинского комитета по радиовещанию и телевидению.Первая книжка А. И. Дементьева «По следу» вышла в 1953 году. Его перу принадлежат маленькая повесть для детей «Про двух медвежат», сборник рассказов «Охота пуще неволи», «Сказки и рассказы», «Зеленый шум», повесть «Подземные Робинзоны», роман «Прииск в тайге».Книга «Огни в долине» охватывает большой отрезок времени: от конца 20-х годов до Великой Отечественной войны. Герои те же, что в романе «Прииск в тайге»: Майский, Громов, Мельникова, Плетнев и др. События произведения «Огни в долине» в основном происходят в Зареченске и Златогорске.

Анатолий Иванович Дементьев

Проза / Советская классическая проза
Вишневый омут
Вишневый омут

В книгу выдающегося русского писателя, лауреата Государственных премий, Героя Социалистического Труда Михаила Николаевича Алексеева (1918–2007) вошли роман «Вишневый омут» и повесть «Хлеб — имя существительное». Это — своеобразная художественная летопись судеб русского крестьянства на протяжении целого столетия: 1870–1970-е годы. Драматические судьбы героев переплетаются с социально-политическими потрясениями эпохи: Первой мировой войной, революцией, коллективизацией, Великой Отечественной, возрождением страны в послевоенный период… Не могут не тронуть душу читателя прекрасные женские образы — Фрося-вишенка из «Вишневого омута» и Журавушка из повести «Хлеб — имя существительное». Эти произведения неоднократно экранизировались и пользовались заслуженным успехом у зрителей.

Михаил Николаевич Алексеев

Советская классическая проза