– Цицеро не будет снимать перчатки, – он качает головой и прижимается к Лине плотнее, сам не замечая, как его голос снова окрашивается мягкими, вкрадчивыми интонациями. – Цицеро никогда не оставляет следов, не на глупых девочках, – он лезет рукой под куртку и в одну секунду ловко зажимает Лине рот. Она хочет, чтобы ей вставили – и это Цицеро может. Платить не обязательно. Он резко достает клинок Тиерсена и, голодно втягивая носом воздух, втыкает его между разведенных ног, между замерзших бедер, между сухих губ. Цицеро не знает, куда точно, но старается взрезать хорошо, достать до матки, вскрыв ее концом клинка – его длина позволяет. И Лина мгновенно кричит и рвется, но кто ее услышит – Цицеро способен удержать маленькую пьяную девочку. Он рвет клинок на себя, и тот упирается в кость, соскальзывая, взрезая только всю промежность и тонкие мышцы, кожу между ягодиц. И как же Лина рвется, как кровь заливает Цицеро ладонь и запястье. Лина содрогается, извивается, машет руками и дергает ногами, но Цицеро бьет еще пару раз, кажется, рвет кишку или мочевой пузырь, ему наплевать, куда попадет. Он чувствует себя хорошо. Жар снова возвращается в кровь. И в секунду перерезать горло, Цицеро бы помучил Лину еще, но держать ее становится сложнее, а желания рисковать у него нет. Это и так грубое убийство, одно из самых грубых, которые он совершал. Более жестокие были, но они не были случайными, были тщательно рассчитанными. А сейчас Цицеро только хочет, чтобы ему было хорошо. Резко и внезапно. И это действительно хорошо, он прикусывает губу и замирает, тихо постанывая от удовольствия. По мышцам проходит горячо. О да, это именно то, что Цицеро нужно. Но он не может позволить себе наслаждаться слишком долго, только слабо толкается бедрами, прижимая к себе мертвую девочку, мягко имея ее лезвием. И шепчет:
– Красивая, красивая, красивая, – вырывая клинок и надрезая лицо, несильно вскрывая его лоскутами. Так даже самая уродливая женщина станет для него красавицей. Так – правильно. Может быть, Цицеро не слишком хорош в постели, или зарабатывании денег, или в чем там еще положено быть хорошим мужчине, но он отлично умеет убивать и находит это лучшим занятием на свете.
Цицеро перехватывает Лину под живот, когда ее лицо достаточно обезображено – или когда у него устает рука, это происходит почти одновременно, – и быстро роется в карманах ее куртки. Ему не нужны деньги – хотя если бы они были, то Цицеро не стал бы возражать, – не нужны документы или что-то еще. Ему нужна только одна маленькая вещь, с которой все началось. Крепкий “Житан”. Маленький подарок Тиерсену – для курильщика ни одна пачка не будет лишней, тем более пачка с такой историей. Цицеро быстро сует ее в карман, стараясь как можно меньше запачкаться, и оттаскивает уже ненужное тело к воде. Холодные волны, плавно бегущие под ветром, принимают маленькую румынскую девочку Лину, которая любила легкие деньги и дорогую выпивку, и Цицеро, тихо ругаясь от холода, наклоняется сам, стягивая перчатки и наскоро полоская их в ледяной воде. Но свежая кровь легко смывается с кожи, а потом он отстирает все и с подкладки. Сейчас куда важнее избавиться от еще не присохших пятен на рукавах кожаной куртки и смыть кровь с кинжала, и Цицеро делает это быстро, после вытирая его о брюки и снова убирая поближе к груди. Перчатки уже бесполезны, они мокрые и холодные, и Цицеро убирает их в карман и трет вконец замерзшие ладони друг о друга.
Он уходит из-под моста торопливо, забрав бутылку, весь замерзший, легонько пританцовывая и нашептывая дрожащими губами какую-то песню, из тех, что уже не играют на радио. Как же холодно и как же Цицеро хочется в гостиницу, в тепло, закутаться по самый нос в одеяло и наконец-то уснуть. Он уже не думает о тоске или скуке, забывает об этом быстро, и ему опять хорошо. Среди горящих остро эмоций появляется еще одна, и Цицеро смакует ее, фыркая и растирая замерзший нос. Радость. И это поразительно, как мало для нее нужно.
Цицеро возвращается так же тихо, как и ушел, но когда он добирается до кровати, скидывая куртку с плеч и довольно ежась, Селестин зажигает ночник и садится в постели. Он щурится и смотрит на оставленные на тумбочке наручные часы, явно не разбирая цифры сразу, но когда разбирает – хмурится и со стуком кладет их обратно.
– Ну и куда ты ходил? – Селестин, даже сидя в постели, сонный, растрепанный, в уютной пижаме и со скрещенными руками, умудряется не выглядеть нелепо. – Это что… это кровь? – он резко меняет тон, смотря, как Цицеро стягивает джемпер через голову, и на руках до локтей у него остаются темные высохшие потеки – под рукава куртки тоже затекло щедро.
– Мальчик догадливый, – Цицеро смотрит на него скептически, перебрасывает джемпер через плечо и прихватывает куртку, направляясь в ванную.