Я человек эпохи Миннезанга: Стихотворения

Горы Кавкасиони стали совсем седыми,
горы Кавкасиони – как паруса в тумане.
Я повторяю имя, выдуманное имя:
Нина Гвелисиани, Нина Гвелисиани.

Я и не знаю, право, что мне всего дороже.

Я и не знаю, право; но и доселе любы
дугообразные брови, смуглая нежность кожи,
полупрезрительно сжатые, злые сухие губы.

Ты ли ко мне подкралась, я ли к тебе по-лисьи,

мы ль обнялись впервые под раскаленным небом?
Да и могло ль всё это произойти в Тбилиси,
в городе превращений, в том, где я вовсе не был?

Злые сухие губы, локоны, как волокна,

горы Кавкасиони, зов кораблей в тумане.
Боже, какое солнце ломится в наши окна,
Нина Гвелисиани, Нина Гвелисиани!

Этого не забудешь, этого нет беззаветней,

эти воспоминанья благостны и нетленны.
Было ли это, нет ли? К солнцу ль тянулись ветви
иль по ночам покрывались прозеленью Селены?

Знаешь, ведь я хороший, чистый, белее крина,

что же ты в мою душу смотришь глазами лани?
Я же тебя придумал, я ж вас придумал, Нина,
я ж вас придумал, Нина Давыдовна Гвелисиани!

«СВИСС МЭЙД»

Твои глаза такие карие,
ресницы – перекличка флейт.
А время делают в Швейцарии:
«Свисс мэйд».

Сверкают выпуклыми линзами

голубоглазые очки,
склоняются над механизмами
женевские часовщики.

Склоняются над циферблатами,

наводят блик на круг:
беспрекословней ультиматума
движенья умудренных рук.

Мы сквозь мерцающие просеки

на узких лыжах проскользим, –
круговращаются колесики,
вгрызаясь в толщу русских зим.

Но за метелицей метелица

промчится в памяти людской,
пока пурга не перемелется,
не станет снежною мукой.

Покамест хлопья ноздреватые

не превратятся в зыбь и хлябь,
пока веселые оратаи
не взмечут утреннюю зябь.

И зимы врозь… чернеет остов их:

им нужен снег, как нервам бром.
Но увядает медь волос твоих,
овеянная серебром.

Но потускнели темно-карие

и смолкла перекличка флейт.
А время делают в Швейцарии:
«Свисс мэйд».

«Пела прелестная юная женщина…»