Я – девушка без истории. Интеллектуальный стендап: как менялись литературные истории от Аристотеля до Умберто Эко

Что до вопроса о выдающихся людях, чья задача – покорить пресловутую гору-историю, то разве мы на него уже не ответили? Все слышали о понятии антигероя. Музиль даже написал кирпич на две тысячи страниц под названием «Человек без свойств», а было это почти век назад. Что ж, и тут, я думаю, ответ будет «нет»: когда надо описать кого-то, мы часто увлекаемся игрой, и нас заносит либо в сторону восхищения, либо в сторону насмешки – «мы» означает здесь не только писателей, но и нас самих в нашей повседневной жизни, в разговорах с друзьями или коллегами. И конечно, это «мы» означает еще и журналистов. Для меня лучший пример этой стойкой потребности в выдающемся человеке – момент, когда Олланд заявил в 2012 году, что хочет быть «нормальным президентом». Фабрика повествований пережила кризис, потому что не сумела представить человека, не вызывающего ни восхищения, ни ненависти. Журналисты не знали, что делать с таким признанием Олланда, зато несколько лет спустя они влюбились в повествование о восхождении Макрона: «Моцарт финансов», «президент-властелин» – восторженные штампы ведь их любимый конек. Я прошерстила статьи, последовавшие за заявлением Олланда, и в большинстве нормальность рассматривается как возвратно-поступательное движение между героизмом и ничтожностью. С одной стороны, пишут о его страсти к политике, проявившейся еще в отрочестве, далее блестящая учеба (грандиозная комбинация, дипломы Высшей коммерческой школы и Национальной школы управления), различные престижные должности и долговременные мандаты, постоянно обновляемые народным доверием… Но, с другой стороны, напоминают, что считали его вялым, лишенным харизмы, что его называли Желе и Лесной Земляникой. Наконец, в панической попытке завершить статью о его нормальности чем-нибудь нормальным L’Express сообщает нам, что Франсуа Олланд

«любит компот

с ягодками».

Оплакать персонажа

Конечно, тут я как будто над всем этим подшучиваю: выдающиеся персонажи, остроугольный треугольник… но ведь это относится и ко мне самой. Я часто плачу, когда смотрю кино или читаю. Если персонаж, которого я люблю, умирает, я не могу не расплакаться – критический ум в такие моменты мне отказывает, я не анализирую конструкции, я принимаю их сердцем. С вами такое тоже случается? Вы когда-нибудь оплакивали смерть литературного персонажа?

Интересно, какие имена вы сейчас вспомнили.

Возможно, у нас с вами есть общие.

У нас общая печаль об умерших людях, которых никогда не существовало. Не правда ли, нас связывают особые узы?

Вот о чем мне хотелось бы поговорить сейчас. О нашей связи с литературными персонажами. О ее особой природе. В этом я буду опираться на статью Умберто Эко «Размышления о литературных персонажах» – название, надо признать, суховатое, зато подзаголовок статьи очень красив: «Оплакивая Анну Каренину». Умберто Эко не только незабываемый автор «Имени розы» – он один из первопроходцев семиотики. И эта статья для меня – одно из самых блестящих и самых точных из всех существующих исследований связи читателей и читательниц с литературными персонажами. Эко рассказывал, что написал этот текст, после того как одна знакомая прямо так у него и спросила:

«Если нам известно, что Анна Каренина – вымышленный персонаж, не существовавший в реальном мире, почему же мы оплакиваем ее печальную кончину или, по крайней мере, глубоко сопереживаем ее несчастьям?»[17]

Лично я никогда не плакала об Анне Карениной: она меня раздражает. Для тех, кто незнаком с историей, – это замужняя женщина, которая влюбилась в другого мужчину и бросилась под поезд. Не путать с мадам Бовари, тоже замужней женщиной, которая влюбилась в другого мужчину и отравилась. Не путать и с принцессой Клевской, замужней женщиной, которая влюбилась в другого мужчину, а потом ее муж умер и она могла бы выйти за другого мужчину замуж, но как бы не так – она ушла в монастырь, чтобы умереть для общества. Решительно, в повествованиях о женщинах-которые-что-то-совершают мы еще далеки от совершенства…

Итак, Анна Каренина меня плакать не заставляет. Но список имен, которыми я могла бы заменить ее имя, довольно длинный. Самый первый, кого я могу вспомнить, – это Анжольрас из «Отверженных», расстрелянный на баррикадах в 1832 году. Не знаю, помните ли вы, кто такой Анжольрас в «Отверженных»: это один из друзей Мариуса, возлюбленного Козетты, приемной дочери Жана Вальжана. Но важно то, что говорит нам о нем Гюго: «Это был очаровательный молодой человек, способный, однако, внушать страх. Он был прекрасен, как ангел»[18]. Этого мне достаточно, чтобы не принять смерть персонажа. Я благодарная читательница, в том же смысле, в каком говорят «благодарная публика». Мне пишут: «Он был прекрасен, как ангел», и я кричу: «Спасите его!»

Спаси его, Виктор, пожалуйста.

Это так просто, ты же можешь.

До последней строчки ты еще можешь пощадить Анжольраса!

Но нет…