Я. Философия и психология свободы

Мне было лет 17, когда я прочел фразу Толстого: «Если человек научился думать, о чем бы он не думал, он думает о смерти». Размышляя о смерти, постигаешь идею свободы с точки зрения своей космической индивидуальности и эквивалентного ей одиночества. В этом тождество каждого будды и Вселенной. Именно на этом пути Толстой пришел к своему патриархальному анархизму, отрицающему цивилизацию. Именно поэтому он хотел умереть как зверь – в лесу или в поле, без свидетелей. Но тогда меня, едва начинающего свою более или менее осознанную жизнь мальчишку, более всего поразило в его фразе даже не следствие, а посылка. Разве способность думать не является нашим неотъемлемым свойством? Нас всех учили в школе, что человек – гомо сапиенс, существо разумное. Следовательно, посылка Толстого является тавтологией: если думающий человек научился думать. Вздор какой-то! Прошло много лет, и я понял, что люди в подавляющем большинстве своем не умеют думать. Мыслями они называют ту кашу, которая варится в их головах, где нет ни одной мысли додуманной до конца. Им некогда. Ведь для того, чтобы начать думать, надо остановить вокруг себя время, перестать жить. Но все они по Пушкину: жить торопятся и чувствовать спешат. Когда им думать?

Философия имеет смысл только как познание самого себя. Философия – это образ жизни, и ничего более. В этом смысле все люди – философы, в подавляющем большинстве своем – философы никудышнее. Я – не чиновник, и никакое государство никогда не кормило меня. Мне не нужны его армия, полицейская охрана, медицинское страхование, юридическая поддержка, судебная защита, льготы, пособия, кредиты, пенсии, гражданские права и прочие блага. Я прожил свою жизнь так, будто никакого государства вокруг меня нет. Конечно, я сталкивался с его властью, но только в форме насилия надо мною. Я никогда никому не кланялся. Я никогда никого не эксплуатировал. Я достаточно безумен, чтобы сказать про себя: «Мои ценности не от мира сего». И номинально я согласен с Тертуллианом: мысль есть зло в бытийном значении. Мысль мешает делать человеческое, ибо всякое знание еретично. Поэтому во многой мудрости много печали. Поэтому жизнь есть страдание.

Всю жизнь я более всего интересовался человеческими личностями. Сначала я искал их непосредственно вокруг себя, но по мере взросления этот опыт расширялся на мир современников, а затем и на всю историю человечества. Кто-то собирает импрессионистов, кто-то – крышки от пивных бутылок. Я собирал личности. Но настоящий коллекционер только тот, кто знает толк в своем деле. Если вы собираете живопись, ничего не понимая в ней, то скорее всего ваша коллекция будет свалкой, где мусор соседствует с жемчугом. Я – профессионал. И у меня самая драгоценная коллекция в мире: не творения каких-то людей, а сами эти люди. Я знаю их, как знают своих близких. Я видел личность, шел за ней, учился у нее, тянулся за ней, а затем я обнаруживал новую, еще большую личность. Зрение обостряется при долгих тренировках, а со временем может достичь пронзительной ясности. Многие из тех, кого в этом мире принято называть «великими», занимают весьма скромное место в моей коллекции или попросту были выброшены как хлам. Так продолжалось много лет: я шел и шел, собирая свою коллекцию, пока однажды не обнаружил, что надо мной осталось только небо. Мне уже не нужно было задирать голову, чтобы увидеть тех, кто выше меня. Выше было только небо. Это странное чувство – жить в мире, где для тебя больше не осталось авторитетов. Это – свобода.

Вся человеческая (и животная) психика основывается, поддерживается и развивается на солипсическом Синдроме брамы. Самосознание рождается как творец мира, как первочеловек Пуруша, но затем оно обнаруживает множество других творцов-сотоварищей. По мере своей вынужденной социализации Пуруша чувствует себя богом, запертым в клетке, реагируя на этот статус аутическим реакциями.

Аутизм не жизнеспособен. В нем инфантильное самосознание отрицает сотоварищей, желая сохранить мир для себя. Однако мир онтологически есть коллективное бессознательное. Отделить его для себя от всех других существ невозможно. Самосознание вынужденно начать процесс приспособления к миру, населенному множеством богов.

Древо жизни можно представить (по аналогии с канонической в буддизме ступой) таким строением:

В общем и целом мифологемы самосознания делятся на три классических состояния:

1. Мифологема воинственного царя;

2. Мифологема заточенной принцессы;

3. Мифологема страждущего странника.

Возможно еще одно предельное и редчайшее состояние психики, которое я по определению отношу к состоянию будды:

4. Мифологема отстраненного наблюдателя.