Я — легенда

Toward the end of the plague, yellow journalism had spread a cancerous dread of vampires to all corners of the nation.	Но все-таки он был доволен. Стоит поразмышлять над тем, какой шок перенесли люди, ставшие жертвами этой заразы. Жуткий страх перед вампирами был распространен желтой прессой по всему свету, во все уголки.
He could remember himself the rash of pseudoscientific articles that veiled an out-and-out fright campaign designed to sell papers.	Он вспоминал кипы псевдонаучных статей, раскручивавших кампанию нагнетания страха, за которыми не стояло ничего, кроме дешевого расчета на увеличение тиража и ходкую торговлю.
There was something grotesquely amusing in that; the frenetic attempt to sell papers while the world died.	В этом был какой-то восхитительный гротеск: шизофренические попытки поднять тираж в те дни, когда мир умирал.
Not that all newspapers had done that.	Правда, не все газеты пошли этим путем.
Those papers that had lived in honesty and integrity died the same way.	Те, что жили с честью и достоинством, так же и умирали.
Yellow journalism, though, had been rampant in the final days.	Желтая пресса, надо сказать, в последние дни расцвела.
And, in addition, a great upsurge in revivalism had occurred.	Она распространялась с небывалым успехом.
In a typical desperation for quick answers, easily understood, people had turned to primitive worship as the solution.	Очень популярны стали также разговоры о воскрешении из мертвых. Примитивное, как всегда, побеждало, потому что было легко понятно и общедоступно.
With less than success.	Но что толку?
Not only had they died as quickly as the rest of the people, but they had died with terror in their hearts, with a mortal dread flowing in their very veins.	Верующие умирали наравне с остальными - вера не спасала их. Зато дикий страх перед грядущей участью холодил их жилы и пропитывал все их существование безумным предсмертным ужасом.
And then, Robert Neville thought, to have this hideous dread vindicated.	Верно, - рассуждал Роберт Нэвилль, - и все их потайные, глубинные страхи потом подтверждались.
To regain consciousness beneath hot, heavy soil and know that death had not brought rest.	И притом самым жутким образом: очнуться вдруг в душной темноте гроба или просто придавленным горячей тяжестью еще рыхлой земли и осознать, что смерть уже наступила, но не принесла избавления.
To find themselves clawing up through the earth, their bodies driven now by a strange, hideous need.	Осознать себя выкапывающимся из могилы и ощутить в себе это новое, трижды проклятое настойчивое и страшное желание...
Such traumatic shocks could undo what mind was left.	От такой встряски могли пострадать всякие остатки разума.
And such shocks could explain much.	Это был воистину смертельный шок - и этим можно было многое объяснить.
The cross, first of all.	В первую очередь, крест.